Артуро Перес-Реверте - Клуб Дюма, или Тень Ришелье [litres]

Макарова тоже остановилась у стойки — только с другой стороны — и, вытирая руки о рубашку, внимательно слушала. Ла Понте так и не донес стакан до губ: он с алчным профессиональным интересом ловил каждое слово.

— А что стало с книгами?

— Нетрудно догадаться: костер из них получился знатный. — Корсо изобразил на лице жестокое ликование; казалось, он воистину сожалеет, что не присутствовал при расправе. — А еще рассказывали, что из огня доносились крики дьявола.

Макарова недоверчиво фыркнула и замерла, потом облокотилась на стойку рядом с краном для пива. Все эти средиземноморские суеверия, темные истории… Гордый северный нрав и мужской характер не позволяли ей опуститься до такого… Более впечатлительному Ла Понте вдруг очень захотелось пить, и он сунул нос в кружку.

— Если там кто и кричал, так это сам печатник…

— Можно себе представить.

Ла Понте представил — и содрогнулся.

— Под пытками, — продолжил Корсо, — а в инквизиции служили профессионалы, полагавшие делом чести дать достойный отпор любым козням врага рода человеческого, — печатник признался, что уцелел еще один экземпляр книги, один-единственный, и хранится он в тайнике. После чего несчастный замолк и рта больше не раскрыл, если не считать предсмертного «ох!» — на костре.

Макарова презрительно улыбнулась. Непонятно, относилось ее презрение к несчастному печатнику или к палачам, так и не сумевшим вырвать у него последнее признание.

Ла Понте наморщил лоб:

— Подожди, ты сказал, что уцелел всего один экземпляр. Но ведь только что мы вели речь о трех книгах.

Корсо снял очки и проверил на свет чистоту стекол.

— Тут и зарыта собака, — сказал он. — Войны, пожары, кражи… Книги то появлялись, то вновь исчезали. Теперь никто не знает, какая из них подлинная.

— А может, они все три поддельные, — с присущим ей здравомыслием изрекла Макарова.

— Может, и так. Вот мне и предстоит разгадать загадку, проверить, купил Варо Борха подлинник или ему всучили фальшивку. Для этого я еду в Синтру и Париж. — Он надел очки и взглянул на Ла Понте. — А между делом займусь и твоей рукописью.

Букинист отрешенно кивнул, продолжая краем глаза следить в зеркале за девицей с роскошным бюстом.

— Но раз у тебя такое важное дело… смешно тратить время еще и на «Трех мушкетеров»…

— Смешно? — Привычное хладнокровие покинуло Макарову, и она буквально взорвалась: — Да это лучший роман на свете!

И в подкрепление своих слов хлопнула ладонью по прилавку. При этом стало видно, как напряглись мышцы на обнаженной руке. Борису Балкану — вот кому было бы приятно услышать такое, подумал Корсо. У Макаровой в личном списке бестселлеров Дюма мог соперничать лишь с «Войной и миром» и шедеврами Патрисии Хайсмит [16] Патрисия Хайсмит (1921–1995) — американская писательница, автор детективных романов. .

— Успокойся ты, — повернулся Корсо к Ла Понте. — Платить за все придется Варо Борхе. Хотя, на мой взгляд, твое «Анжуйское вино» — подлинник… Ну скажи, кому придет в голову подделывать такое?

— Люди за все берутся, — сделала бесконечно мудрый вывод Макарова.

Ла Понте разделял мнение Корсо: в данном случае мошенничество выглядело бы полной нелепостью. Покойный Тайллефер гарантировал подлинность: то, несомненно, была рука дона Александра. А Тайллефер слов на ветер не бросал.

— Обычно я относил ему старые приключенческие романы, и он покупал всё подряд. — Ла Понте сделал глоток и хихикнул. — А я пользовался случаем, чтобы полюбоваться на ножки его жены. Роковая блондинка! Очень эффектная! И вот однажды он открыл какой-то ящик. Затем положил на стол главу «Анжуйское вино». «Это вам, — неожиданно сказал он. — При условии, что вы получите экспертное заключение о подлинности и немедленно выставите рукопись на продажу…»

Какой-то клиент громко требовал у Макаровой безалкогольного биттера. Та послала его к черту. Она словно приросла к стойке и слушала разговор, щуря глаза от дыма. Сигарета, как всегда, была зажата у нее в углу рта и уже догорала.

— И это все? — спросил Корсо.

Ла Понте сделал неопределенный жест.

— Практически все. Я попытался отговорить его, поскольку знал, как он к этому относится, — душу готов заложить ради какой-нибудь редкости. Но он стоял на своем: «Откажетесь вы, найду другого». Этим он, разумеется, задел меня за живое. Я имею в виду живую коммерческую жилку.

— Мог бы не уточнять, — бросил Корсо. — Больше ничего живого в тебе не осталось — никаких других жилок.

В поисках человеческого тепла и сочувствия Ла Понте повернулся к Макаровой, но в ее свинцовых глазах тепла нашлось не больше, чем в норвежском фьорде в три часа поутру.

— Как славно чувствовать себя всеми любимым, — огрызнулся он с досадой и отчаянием.

— А вон тот любитель биттера, видать, умирает от жажды, — заметил Корсо. — Опять орет.

Макарова метнула короткий взгляд на клиента и предложила ему отправиться в другой бар, пока не получил в глаз. И упрямый тип, чуть поразмыслив, счел за лучшее внять ее совету.

— Энрике Тайллефер был человеком странным. — Ла Понте снова пригладил волосы на облысевшей макушке и при этом не спускал глаз с отражения пухлой блондинки в зеркале. — Он желал, чтобы я не только продал рукопись, но еще и поднял вокруг нее побольше шума. — Флавио понизил голос, чтобы не спугнуть свою блондинку: — «Кое для кого это окажется сюрпризом», — сказал он мне. И подмигнул, будто собирался от души развлечься. А через четыре дня его нашли мертвым.

— Мертвым, — глухо повторила Макарова, как будто пробуя слово на вкус. Эта история все больше захватывала ее.

— Самоубийство, — пояснил Корсо.

Но она пожала плечами, словно не видела большой разницы между самоубийством и убийством. В наличии были и сомнительный манускрипт, и несомненный покойник — достаточно для самого острого сюжета.

Услышав слово «самоубийство», Ла Понте мрачно кивнул:

— Да, так говорят.

— А ты что, не веришь?

— Как тебе сказать… Все очень странно. — Он снова наморщил лоб, помрачнел и даже забыл о зеркале. — Мне все это не нравится. Что-то здесь не так.

— А Тайллефер никогда не рассказывал тебе, как попала к нему рукопись?

— Понимаешь, сразу я не спросил. А потом было уже поздно.

— А со вдовой ты говорил?

От приятного воспоминания лоб букиниста тотчас разгладился, губы расплылись в улыбке.

— Эту историю я тебе непременно расскажу, — произнес он тоном человека, вспомнившего замечательную шутку. — Так что гонорар за труды получишь, так сказать, натурой. Я ведь не могу предложить тебе и десятой доли того, что ты заработаешь у Варо Борхи за эту самую «Книгу девяти хохм и надувательств».

— Ладно, я отплачу тебе тем же — подожду, пока ты отыщешь Одюбона [17] Джон Джеймс Одюбон (1785–1851) — американский художник, натуралист-орнитолог, издатель. Учился рисованию у Ж.-Л. Давида. Знамениты его роскошные фолианты «Птицы Америки», т. 1–4, Лондон, 1829–1839; 2-е изд., Нью-Йорк, 1830–1844 и 1863; 448 таблиц и 1065 рисунков. и станешь миллионером. Тогда и сквитаемся.