Антон Березин - Скелет в шкафу и другие ужасные истории [litres]

Сеня, до этого стоявший в сторонке и усиленно делавший вид, что его здесь как будто и нет вовсе, робко кивнул головой. Словно ожидавшая этого его кивка, рядом с ним, как из-под земли, выросла Останкинская телебашня. Затем, словно передумав, она медленно растворилась в воздухе и появилась уже в другом месте.

– Что-то она зачастила сегодня, – поморщился Василий Иванович. – Не иначе как к дождю. Похоже, нам надо бы найти место поудобнее.

– Пелагея Аполлинарьевна! – крикнул он в сторону стола.

Ворох бумаг, лежавших на столе, зашевелился и из него высунулась мышиная мордочка.

– Ленинская библиотека вас устроит? – поинтересовалась она.

– Отличное место! – обрадовался Василий Иванович. – Хоть сто лет думай, лучше не придумаешь.

– Будет сделано! – отрапортовала Пелагея Аполлинарьевна.

И махнула хвостиком. После чего непонятно откуда взявшееся на краю стола яичко упало и разбилось. А все стоявшие около стола просто взяли и исчезли. Как будто их и не было вовсе. Увидев это, Останкинская башня от удивления приземлилась точно в озеро, еще не успевшее оправиться от совсем недавнего приземления в него Колобка. В ответ озеро немедленно вскипело от возмущения. И, словно для разрешения неизбежных после этого инцидента споров и разбирательств, сразу же рядом появилось здание Московского городского суда. Но, пожалуй, на этом месте лучше их оставить и отправиться вслед за нашими героями…

– И все-таки, Иваныч!

– И не проси!

– А я и не прошу. Я настаиваю! Я требую, в конце концов!

– Это сколько угодно! Ты слишком ценный сотрудник, чтобы я на это пошел!

– Тогда я сам пойду! Нет, не пойду! Покачусь! На скорости звука! Чтобы ты не слышал того, что я о тебе говорить буду!

– Ты не имеешь права!

– То есть я не имею права восстановить свою репутацию?

– Ты все видишь в неправильном свете!

– А ты вообще ничего не видишь! Ни в каком свете! Очки поменяй или иди мышей лови лучше!..

Примерно на таких вот повышенных тонах протекал диалог между Колобком и Василием Ивановичем на глазах у ничего не понимающих остальных членов «команды». Они только изумленно переводили взгляд с одного участника этой более чем оживленной беседы на другого и обратно. Примерно, как при игре в теннис: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Правда, вот до победного мяча никак не доходило – оба противника были полны решимости и сдаваться никто не собирался.

– О чем это они? – в конце концов поинтересовалась Анька у Бабая.

Тот в ответ только пожал плечами:

– Понятия не имею. Сам в ентом… как его… в шоке, вот.

– Просто все это время Колобок работал «под прикрытием», – любезно пояснила Пелагея Аполлинарьевна, похоже, бывшая в курсе вообще всего. – Кажется, так это называется в правоохранительных органах. И работал очень успешно. Так, ему удалось помочь обезвредить банду «волков клыкастых», долгое время безнаказанно разбойничавших на лесных тропинках под видом «санитаров леса». Поимка хорошо огранизованной медвежьей группы, вскрывавших и грабивших многочисленные ульи – это тоже целиком его заслуга. Операция же по поимке неуловимой до его появления преступницы по кличке «Рыжая», объявленной в международный сказочный розыск, вообще войдет в историю следовательского дела как образец безупречности.

– Постойте, постойте! – замотал головой Стасик. – А вы ничего не путаете? Это тот самый Колобок? Из сказки? Который «по сусекам метен, по амбарам скребен»? Его же лиса, вроде бы, съела. И волк с медведем там совсем никакими не преступниками были, а просто съесть Колобка хотели. И вообще: «он от бабушки ушел, он от дедушки ушел». Они его испекли, а он их бросил. Нехорошо это!

– Молодой человек, – усмехнулась Пелагея Аполлинарьевна, – на самом деле это была всего лишь его «легенда». Знаете, что это такое?

– Знаем, знаем, – нетерпеливо махнула рукой Анька, захваченная ее рассказом. – Все смотрели эти боевики про полицию и «работу под прикрытием». А дальше-то что?

– А дальше кто-то, то ли по недосмотру, то ли специально, допустил «утечку» информации, – продолжила Пелагея Аполлинарьевна. – А недобросовестные сказочники раструбили об этом по всему свету. Так, замечательный работник, прекрасный сын и просто хорошее и качественное хлебо-булочное изделие, Колобок, стал в глазах всех каким-то глупым хвастуном и черствым пугалом. А у тех, кто с ним общался в жизни, просто «бандитом с большой дороги».

– Какой кошмар! – ахнула Анька. – Могу себе представить, что он чувствует.

– Вряд ли, – покачала головой Пелагея Аполлинарьевна. – Как-то втайне от Василия Ивановича я говорила с ним. Он признался, что держится из последних сил и вот-вот может сорваться. Это просто личная трагедия какая-то.

– А что Василий Иванович? – поинтересовался Стасик.

– А что Василий Иванович? Он не хочет терять такого ценного сотрудника, поэтому не отпускает Колобка, – развела лапками Пелагея Аполлинарьевна. – И его тоже можно понять. В последнее время темные силы подозрительно сильно активизировались. И чтобы понять что же происходит, очень нужно, чтобы там внутри у нас был «свой человек». Ну, не человек, конечно… Но вы меня поняли.

– Поняли, – вздохнула Анька. – Но я и Василия Ивановича тоже понимаю. Ведь как Колобок в эту свою роль бандита вжился! Я сразу поверила, что он такой на самом деле и есть! Он просто гениальный актер!

– Он хороший, – тихо произнес Сеня. – Он нас с Мартой спас. От чего-то очень плохого. И очень-очень черного.

– Геррой! Кррасавец-мужчина! – поддержала его Марта. – Добррый! И совсем даже не черрствый! Я знаю! Потому как парру рраз его клюнула. Очень даже с хоррошим вкусом оказался товаррищ! И не ворр! Мой ррубль не стыррил, а веррнул.

– А я бы обязательно стыррила. Даже сама у себя. Не удерржалась бы. Но это рраньше. «Э-эх, было врремечко!» – подумала она про себя, но вслух ничего не каркнула.

– А мне очень стыдно, – тяжело вздохнув, признался Бабай. – Стыдно, что я поверил, будто такой прекрасный хлебо-булочный изделий, как Колобок, мог так зачерстветь и испортиться. Никогда не смогу себе этого простить. Теперь на душе просто кошки скребут.

Словно в подтверждение этих слов из-под его армяка раздались скребущие звуки и отчетливое мяуканье.

– Эй, вы поосторожнее с этим! – заволновалась Пелагея Аполлинарьевна. – Сами знаете, что любое сказанное здесь слово может в любой момент материализоваться.

– Пардон! Виноват! Запамятовал! – от волнения Бабай почему-то перешел на ломаный французский (наверное, во Франции он тоже кого-то успел попугать), но тут же спохватился и перешел на дореволюционный русский: – Виноват-с. Запамятовал. Просто давненько сюда не заглядывал. Все дела неотложные да мирские заботы, знаете ли…