Игорь Шестков - Фабрика ужаса. Страшные рассказы

Во времена Реформации обезумевшие толпы сломали и сожгли в соборе все, что можно было сломать и сжечь. Вымели из храма вместе с ложными святынями и самого Сына божия и его Мать. Уничтожили труд поколений честных ремесленников — кузнецов, ювелиров, художников, резчиков по дереву…

Остались один на один с евангельскими текстами… и Лютером. Чертовы кретины!

Позже прихожане и клирики, сохранившие с риском для жизни немногие церковные сокровища, принесли их назад в собор… откуда их новой волной разрушения вымела 30-летняя война, эта бессмысленная, безумная бойня.

А еще позже с востока приволокся Иван и установил в городе сталинские порядки. Настоящие нацисты уже сбежали на запад, пришлось ему отыгрываться на оставшихся.

Слава богу, немецкая деревянная скульптура русских не интересовала… они и свою-то родную пожгли после революции, а на немецкую у них и времени не было, надо же было за молодыми немочками, часами, радиоприемниками и фарфорами охотиться… Одна знакомая старая немка рассказывала, что русские врывались в дома и кричали: «Ури-ури!»

Кроме русских побежденных германцев грабили в этой части страны — чехи и поляки, о которых та же знакомая говорила: «Эти изверги еще хуже иванов».

И несмотря на все это — в соборе сохранились кое-где расписанные красками деревянные статуи… распятия, резной многостворчатый алтарь, несколько дюжин картин более или менее близких по стилю к работам Кранаха и его школы, знаменитая Пиета работы мастера Петера Бройера и легендарная «Розовая кафедра» с многочисленными фигурками из розового порфира…

Для меня собор олицетворял то, единственное, захватывающе интересное, что осталось в Германии от прошлых времен. Там, под готическими сводами, защищенный от современности толстыми холодными стенами по бокам и потертыми каменными и бронзовыми надгробьями под ногами, между миром мертвых и Небесным Иерусалимом я чувствовал себя самим собой, а не каким-то пошлым «эмигрантом», приехавшим в Европу поесть вкусные сосиски и потрахать немок, как думали обо мне местные.

Поэтому, оказавшись в соборе, я не растерялся, а занялся тем, чем всегда тут занимался — начал неспешный обход… медитативную экскурсию… подошел как обычно вначале к древнему деревянному распятию недалеко от главного входа.

Распятый Иисус был ужасен… к голове его был приклеен парик из настоящих человеческих или конских черных волос. Огромное, не пропорциональное тело висело на длинных тонких руках. Пальцы на руках отсутствовали, были как бы отрублены. Вены на руках и ногах баскетболиста вздулись. Нарисованная кровь расползлась струйками по всему измученному телу трехметрового гиганта. Выразительное худое лицо было искажено гримасой смерти… Я не удивился, когда услышал стоны, кашель… а потом и глухой голос статуи.

— Ты много раз спрашивал меня, что же произошло тогда, после моей казни. Пора тебе узнать правду. Ничего особенного… я умер… и воскрес… А теперь… посмотри на меня… на мое тело… если бы ты знал, как мне больно… как неудобно существовать в этой изъеденной жучками деревяшке… они грызут меня… проклятый терновый венец сползает на глаза… туристы пялятся по десять часов в сутки… Хочешь ли ты такого бессмертия? А другого у меня нет.

…

В этот момент кто-то взял меня под руку. Это был тот самый священник. Только одет он был иначе… В пурпурную сутану. И все еще на роликовых коньках.

Он легко приподнял меня… и прокрутил вместе со мной рискованный пируэт. Как опытный фигурист. Затем поставил меня на пол. Перед глазами у меня все поплыло, но он не дал мне упасть…

— Вы, господин Сомна, я вижу, письмо так и не распечатали? Ну что же… тогда придется… Он подхватил меня и крутанул еще раз.

— Прошу вас, перестаньте! Иначе меня в храме вырвет. Вижу, вас за короткое время моего отсутствия повысили в чине! Как вас теперь называть? Ваше катающееся превосходительство, крутящееся преосвященство, бегающее высокопреподобие или святейшество на колесиках?

— Как мило! Если вам так хочется, зовите меня Монсеньор. А теперь… прошу вас не дергаться и слегка поджать ноги.

Он обхватил меня сзади, приподнял, и мы покатили… сквозь колонны и стены… и… как будто так и надо… вкатились в другой, незнакомый мне, храм-ротонду.

Внутри большого помещения, увенчанного грандиозным куполом с круглой дырой посередине, из которой лился яркий свет, стояло еще одно, небольшое здание, какой-то чудовищно неправильной, даже отталкивающей архитектуры. В стенах его были пробиты эллипсоидальные отверстия. На его крыше было сооружено что-то вроде башенки с сильно сплюснутой луковкой.

— Это бредовое сооружение — Кувуклия, построена на месте склона срытого холма, в котором по преданию находилась пещера, в которой похоронили Иисуса, — пояснил мой спутник. — Мы находимся в Храме Гроба Господня в Иерусалиме. Прошу вас вести себя тут соответственно.

Он подмигнул мне, повернулся к Кувуклии задом, задрал свою сутану, спустил нижнее белье и показал Гробу Господню тощий зад. Пустил ветры. Затем как-то неестественно быстро привел себя в порядок, стал опять благообразным и продолжил говорить.

— Встреча с членами Братства состоится в бывшей каменоломне или цистерне, там, внизу, где, согласно легенде, мать императора Константина Елена нашла Животворящий Крест. Тот самый, на котором распяли Христа. Всего нашли три креста. Всех их подкладывали к больным. Только один из них исцелял. Так-то.

Я, хоть и был слегка ошеломлен, нашел в себе силы и сказал:

— Это по-вашему «вести себя соответственно»? Вы вульгарны. Сильно же вы в него верите, если так ненавидите… даже странно. И еще — прошу вас в следующий раз использовать авиатранспорт. Катание сквозь стены мне как-то непривычно. Уши можно поцарапать…

— Ах, профессор, вы обознались, приняли ритуал моего сословия за мое личное отношение… И не забывайте, я должен верить в Его силу, в Его меч, потому что моя сила — есть только ее отражение, мой меч — только тень Его меча… да-да, тень, но этой тенью я могу превратить в пыль стены потолще тутошних! Уберете Его, уберете и меня. И вам останется рациональный мир избитых истин и бесконечной скуки… мир, в который вы так радостно погрузились. Тупик.

— Это ли не избитая истина?

Монсеньор мне не ответил… Видимо, его «ритуал» требовал продолжения.

Он преобразился… вырос, показал рогатую козлиную голову и раскрыл свои громадные темные крылья… Взлетел… И медленно облетел несколько раз Кувуклию, не спуская с нее глаз… казалось, что он хотел испепелить ее взглядом…

Потом приземлился рядом со мной и тут же стал прежним… священником.

Лицо его выражало благоговение и почти светилось.