Игорь Шестков - Фабрика ужаса. Страшные рассказы

— Тогда встретимся у большой пирамиды. Ее отовсюду видно.

Ральф отошел от носочного киоска, прошел метров двадцать пять и вдруг застыл как вкопанный. У небольшой палатки с глинтвейном.

Та же страшная нагая дама с огромным носом как ни в чем не бывало разливала в белые фарфоровые кружечки горячую черную жидкость, пахнущую перегаром и корицей.

Нет, все-таки театр!

Посетители базара забирали свое пойло… платили ей, получали сдачу… так, как будто у нее обычное человеческое лицо, а не чудовищная образина… как будто она нормально одета. Вероятно, они видели ее иначе, чем Ральф. И именно это, а нее ее нагота и безобразие испугали его. Он не хотел становиться отщепенцем-кверулантом, уродом-ясновидящим…

Еще меньше Ральф хотел бы стать героем пьесы. Надутым Гамлетом или озабоченным Фаустом. Он, особенно сегодня, и особенно тут, на рождественском базаре, хотел быть как все… хотел быть простым бюргером, пришедшим на базар попить глинтвейна и поесть жареной колбаски…

Протер глаза, пощипал себя за худую жилистую руку…

И обратился к автору: «У тебя совесть есть? Крути кино назад».

Горько посмотрел на небеса, потом малодушно скосил глаза в сторону и отошел от киоска с глинтвейном. Вернулся к Лени, которая как раз протягивала продавщице двадцать евро.

Продавщице?

Ральф поднял глаза… да, его страх оправдался… эта продавщица… это тоже было она. Жуткая нагая. Чудовище. И Лени не видела этого!

Ральф быстро повернулся к ней спиной и ахнул…

Все продавцы и продавщицы во всех киосках… все они были…

Болезнь прогрессирует, — подумал Ральф, — быстрее, чем я привыкаю к ее симптомам.

И тут же получил подтверждение этому.

Не только продавцы, но и все посетители базара, даже маленькие дети и старик в инвалидной коляске — превратились в эту… нагую фурию.

И Лени тоже.

Только он один оставался самим собой. Собой ли?

Поразительно, но все эти существа вокруг него продолжали делать то, что делали до своего превращения. Торговались, беседовали друг с другом о семейных делах, пили глинтвейн, что-то искали, находили… бывший ребенок все так же орал… а нагая на месте старика вертела колеса инвалидной коляски.

Лени-чудовище стояла рядом с Ральфом и держала в руках шерстяные носки.

Это уже слишком!

…

Затем этот странный, больной и неестественный мир стал на глазах у Ральфа разрушаться.

Вначале зашатался Роланд на башне. Гранитные его глаза раскрылись, он несколько раз моргнул, задрожал и отчаянно громко затрубил в рог. После чего упал и ушел под землю. Перед этим превратившись в огромную багровую букву «R».

Ушла под землю и пирамида.

За ними последовало и здание Ратуши и все окружающие рыночную площадь дома, ставшие строкой неизвестного Ральфу текста…

Зашатались киоски-слова… запрыгали как мячики-буквочки обнаженные женщины… все провалилось…

И вот… Ральф один на поросшем темным вереском поле, похожем на лист шершавой бумаги.

Солнце черное и в зените. Как распухшая точка.

Не слышно ничего, кроме завывания ветра и постукивания по клавишам.

Ральф понял, что жизнь его кончилась, и спросил непонятно у кого: «Почему исчез мой мир? В чем моя вина? Ведь я не делал никому ничего плохого, только работал, любил, зарабатывал деньги и тратил их. Помогал близким. За что ты меня так наказал?»

Никто ему не ответил.

Ральф глубоко вздохнул и закрыл глаза…

На листе появился печальный мягкий знак…

И тут же открыл их.

Прямо передо мной показалась и тут же пропала охваченная серебристо-фиолетовым сиянием машина, похожая на биомеханическую скульптуру.

Я сидел в огромном зале на третьем этаже бывшей бумажной фабрики.

В длинном пальто… на шее у меня был повязан белый шарф. Со стены на меня пристально смотрела безглазая голографическая Рози.

На дворе трещал цикадами июнь.

Я снова был в своем времени, в своем милом кошмаре…

Спустился по лестнице с провалами и направился на станцию Розенхайм.

Проходя мимо замка Грабштайн заметил, что из верхнего окна на меня смотрит смотрительница, прекрасная фрау Флеминг. Приветливо помахал ей рукой и послал воздушный поцелуй.

Вскоре услышал знакомое хрюканье из мясной лавки.

Еще два поворота, и я на станции. Тут подземный переход. Вот и платформа.

Подошел поезд.

Вошел в вагон, поднялся на второй этаж. Занял свободное место у окна. Расслабился.

Состав мягко тронулся. Наддал. За окном понеслись назад полюбившиеся за годы жизни в Саксонии картинки — холмы, заросшие буками, аккуратно обработанные поля, деревянные башенки для охотников, современные великаны — ветряные электроустановки, с шизофренической плавностью вращающие свои белые лопасти.

Подремал минут пять… а когда открыл глаза, обнаружил, что напротив меня сидит непонятный человек в длинном летнем пальто, украшенном небольшим значком в форме герба. Узколицый, породистый, очкарик. В маленькой феске песочного цвета.

Из-под пальто выглядывал характерный белый воротничок католического священника.

Руки у незнакомца были, как у многих представителей поповского сословия, неестественно белые. Кольцо на указательном пальце, тоже с гербом. Нос — длинный, тонкий, изогнутый. А глаза серые, спокойные. Но с потайной мыслью.

На ногах его вместо ожидаемых элегантных туфель — были популярные тогда роликовые коньки.

Неожиданно он заговорил. Баритон его отдавал в металл.

— Чудесный день, господин Сомна.

— Чудесный, чудесный. Только вот день ли это? Впрочем, не важно. Откуда вы знаете мое имя, падре на колесиках?

— А откуда вы знаете, что я священник? По одежде судите? Я могу вам и другой воротничок продемонстрировать… пеньковый.

На одно мгновенье… человек в черном пальто превратился в ужасный разлагающийся труп, болтающийся на виселице. На голове его сидела синеватая ворона и клевала мертвецу глаза.

— Довольно, довольно, туше. Прошу вас не мучить меня подобными фокусами. Идите вон, к молодым девочкам, удивляйте их… а у меня нервы слабые.

— Знаем-с. Наслышаны. Хотя слово «нервы» пожалуй неуместно для того, кто прошел через третий этаж бумажной фабрики и остался в живых… Также как и «меня». Какого собственно «меня» вы имели в виду? Замученного вами до смерти Ральфа? Или любовника несчастной госпожи Ким? Что, труп так и не нашли? Вы все еще под судом? Или вам надоел этот криминальный сюжет, и вы его бросили, толком даже не начав? Или ваше «меня» относится к Дитриху фон Арвеле, дурацкую игрушку которого вы так нагло присвоили? Где она, кстати? В кармане? А может быть, поднимай выше, самого сиятельного императора Диоклетиана, великого гонителя христиан? Вы ведь недавно нанесли ему визит… изнутри, так сказать. И тоже, не без потерь для его казны…