Игорь Шестков - Фабрика ужаса. Страшные рассказы

А где-нибудь в уголке — обязательно мрачноватый Джон Леннон в красных круглых очках. И улыбающаяся Йоко Оно в кепочке.

А над всем этим чтобы ангел летал. Желтый как Будда.

На стене супермаркета, однако, граффити уже было нарисовано, и давно, так что краска местами облетела — я предполагал, что его нарисовали предыдущие жильцы нашей квартиры, обкуренные хиппи с испорченным вкусом и дурными манерами — три брутальные гориллы, сидящие по-турецки, в два человеческих роста каждая, в солдатских касках и противогазах. В лапах у обезьян — фотокамеры, а на их коленях лежит обнаженная девушка с синей кожей. На заднем плане — мрачный индустриальный пейзаж.

Где же эти уличные художники трубы и фабричные корпуса у нас увидели? Похоже на нефтеперерабатывающий завод. В нашем городе уже лет десять как закрыты все фабрики и заводы. Прогорели. Проданы конкурентам. Здания их разрушены. Руины разровнены бульдозерами. На их местах разбиты парки, посажены сады. Защитников природы у нас много, только толку от них мало. Ничего не растет на отравленной почве кроме какой-то белесой плесени. Даже муравьи не живут на этой земле…

Да-с, лежит себе эта нарисованная красотка и пристально смотрит со стены прямо в окно нашей гостиной. И гориллы тоже упорно сквозь стекла противогазов на наши окна пялятся. Пугают.

Недобрый знак.

Я, когда мне маклер квартиру показывал, как увидел глухую стену и эти морды на ней, и эту, синюю, сразу отказаться хотел… но одумался… с нашими-то деньгами выбирать не приходится. Сняли, что смогли… Надоело смертельно жить в гетто, в неотапливаемом бараке в обществе тещи, распущенной ворчливой стервы-алкоголички и ее кошмарных мажоров.

Да-да, бедность проклятая!

А когда на наш город опускается здешний сернистый туман, а случается это тогда, когда ветер из Канады дует, с рудников, — взгляд синей Венеры со стены супермаркета становится как-то особенно загадочен и зловещ.

А гориллы — в неверном туманном свете — как будто подрагивают. Дрожат и глухо бурчат что-то в своих противогазах.

Так и живем — как большая семья — жена, я, синяя девушка и три огромные обезьяны…

Чтобы нам увидеть небо, надо открыть окно, высунуться и посмотреть вверх.

С одной стороны — громадная стена нашего дома, бетонные блоки да окна. С другой — двухэтажный супермаркет. А между ними бежевая полоска неба, исчерченная черными линиями — это провода. У нас всюду провода.

Однажды я видел там, наверху, Луну.

Ночь была ясная, дом наш выглядел особенно мертво… ведь в нем никого, кроме нас и соседей по лестничной клетке нет… лестница, ведущая наверх, давно заколочена, лифт не работает… в нашем городе много оставленных жителями башен… они пустые и страшные, некоторые уже упали.

Да, Луна светила вовсю, и в ее свете мне показалось, что голубые глаза синекожей фурии со стены супермаркета сверлят мне на переносице дырку… гипнотизируют… внушают мне какую-то мысль, которую я не могу понять… и вот… что это? Она ловко соскочила с мерзких коленей своих телохранителей-приматов и, вытянув руки, медленно полетела ко мне… тело ее стало полупрозрачным… она улыбалась.

А гориллы стянули со своих морд противогазы и гоготали… показывали мне свои острые зубы и щелкали допотопными камерами. Они снимали ее.

Удивительное чувство, когда наяву бредишь. Заставил себя очнуться…

Протер глаза, облил голову ледяной водой в ванной — горячей у нас не было уже месяца три — и ушел в спальню. Мери мирно спала на нашем двуспальном ложе, которое я сам сколотил из краденых в брошенных домах деревяшек. Три дня, помню, потел, собирал, красил, лакировал… а когда лак высох, и я положил на мое детище на последние гроши купленные мягкие матрасы, а Мери постелила свежепостиранное белье — льняные простыни и пододеяльники, а потом осторожно легла на кровать и легким кивком головы пригласила меня лечь рядом… радости моей не было предела. Всю ночь мы любили друг друга, только под утро угомонились. Выпили припасенное для особых случаев шампанское. Мери забеременела.

Жена суеверно боялась и обезьян и эту синюю диву… однажды она, волнуясь, поведала мне громким шепотом… будто видела ночью, во время бессонницы, как нарисованные фигуры, все вместе, вчетвером, сходили со стены и заглядывали потом к нам в окна. А синяя девица пыталась своими длинными пальцами утопленницы открыть форточку в гостиной. Жена слышала, как ее ногти скребут деревянные рамы.

«От этих звуков меня затошнило, пришлось бежать в туалет, а когда я вернулась, все было как всегда… стена, граффити, по тротуару собака неслась бездомная, а разбитый фонарь, ну тот, справа, то загорался, то тух. На проводах сидели, как статуи, несколько ворон. Их тени казались мне раскачивающимися великанами. Я долго не могла прийти в себя. Пришлось принять успокоительное. А оно на плод плохо влияет…»

Я тогда успокоил жену и задумался о том, от чего придется отказаться, чтобы купить ведро краски и большую плоскую кисть… Решил сэкономить на обедах.

И, о, радость! Купил через несколько дней и краску и кисть, и замазал наконец проклятых обезьян. Теперь у нас из окон было видно только серую стену. Точнее — большой серый прямоугольник на глухой бурой стене.

…

Невозможно предугадать, откуда придет следующая напасть.

Наши соседи — старуха Никки и два этих оболтуса, Тим и Том — все трое выказали свое недовольство уничтожением граффити перед нашими окнами. В грубой, унизительной для меня и Мери форме. Не перед их носами, заметьте, маячили эти зверюги, а перед нашими. Моим и жены. Какое их дело?

Никки заявила Мери, что «без милых животных и их синекожей красавицы опустела не только стена, но и сама наша жизнь в этом проклятом Богом месте стала еще более скучной, бессмысленной и безнадежной», что «она, конечно, не надеялась на то, что мы, ее новые соседи, люди заведомо чуждые и искусству и тонким метафизическим материям, способны оценить этот маленький живописный шедевр неизвестного мастера… но не ждала, что варварское и не одобренное другими соседями уничтожение произведения искусства произойдет так скоро!»

Мне бы она не посмела подобное сказать… я бы ей ответил, еще как ответил бы. Я могу и пожаловаться! У меня есть связи в известных кругах. Со мной шутки плохи! Чертова ведьма!

Тим и Том, эти вечно торчащие дома бездельники, безработные или вечные студенты — говорят даже, они не просто приятели, а… — устроили мне нечто вроде обструкции. Когда я выходил на лестничную клетку, они уже ждали меня, стояли рядом, оба в одинаковых голубых костюмах с розовыми галстуками и бойскаутскими значками на лацканах, смотрели в потолок и возмущенно мычали. А потом сейчас же доставали краски и кисти и начинали быстро-быстро замазывать серой краской две пестрые картинки на своих измызганных мольбертах. И так — неделю.