Игорь Шестков - Фабрика ужаса. Страшные рассказы

На табуретке стояла пустая бутылка Джека Дениелса.

Передо мной маячили — судебный исполнитель, господин Шмидт с протоколом в руках, двое полицейских, похожих на бугая-охранника, и та самая толстая старуха. В руках она держала свернутый в трубку журнал с большой фотографией первой леди США на обложке. Все они с презрением смотрели на меня. Господин Шмидт зачитывал мне выдержки из решения городского суда за номером таким-то.

…На основании вышеизложенного суд постановляет: выселить господина… из снятой им три года назад квартиры… за хроническую неуплату квартирной платы и коммунальных услуг и доведение жилплощади до антисанитарного состояния.

…мебель и другое имущество господина… будет продано с аукциона сегодня… в три часа дня. Выручка пойдет на ремонт и возмещение морального ущерба владелицы квартиры, госпожи… Непроданные лоты будут утилизированы.

…в связи с нежеланием господина… добровольно покинуть занимаемую им квартиру… и принимая во внимание его агрессивное, антисоциальное поведение… постановляю…

…

На меня надели наручники и вывели из дома, облицованного голубоватым камнем.

На знакомом перекрестке наручники сняли.

Я пошел, куда глаза глядят.

Не помню, как доехал до отеля «На Голубом Озере», помню только, что, несмотря на то, что номер с видом на водную гладь был заказан еще месяц назад, меня там как будто и не ждали, долго не хотели замечать, хотя я и стоял прямо перед ними, судачащими у длинной темной стойки, за которой размещался шкаф с ключами, похожий на соты… да, я стоял перед ними, единственный гость в огромном лобби, не защищенный ни одеждой, ни даже собственной кожей, не человек, а энергетический пузырь, пар… но все эти толстоносые и долгоспинные швейцары, портье, консъержи и пажи в противной неглаженой коричневой униформе с лампасами и в дурацких шапочках с кисточками… не видели меня своими треугольными глазами, не слушали тревожно вставшими островерхими ушами то, что я говорил, даже когда я перешел от обиды и волнения на повышенный тон и начал раздраженно жестикулировать и сыпать на мраморный пол розовые лепестки, смоченные слюной стрекозы.

Выдержав мучительно долгую паузу, они наконец меня заметили, или только показали вид, пошептались о чем-то, посматривая в мою сторону настороженно… напечатали на своем старомодном иголочном принтере какой-то документ, подписали его, дали подписать мне… я и не прочитал, что они там написали, моя руки тряслись… чернила в ручке давно высохли… но я не растерялся, а подписал по-сухому… воздухом.

Главный администратор долго вертел документ в руках, нюхал зачем-то мою подпись… он явно тянул время… изо всех сил сопротивлялся неизбежному, ни за что не хотел давать мне ключ, вручение мне ключа по-видимому противоречило каким-то его убеждениям… он явно был шовинистом-консерватором, этот упрямый костлявый старик… его украшенные белесыми ресницами тускло как у жабы мерцающие глаза постоянно закрывались, он зевал, ронял голову на грудь, засыпал и начинал храпеть… его косматые брови грозно хмурились, чёлка вздымалась, невероятно длинная жилистая шея краснела, а уродливые трехпалые руки сжимались в кулаки…

Назевавшись вволю, он все-таки протянул ключ от комнаты 332, но неохотно, как бы и не мне, а непонятно кому, находящемуся в смежном со мной пространстве. Я принял ключ третьей рукой и побрел к лифтам.

Бесшумно открылись широкие черные металлические двери. Я вошел в лифт и очутился в зеркальном зале. С трех сторон на меня глядела оптическая бесконечность. Казалось, что в ее темных недрах шевелятся какие-то допотопные твари, только и дожидающиеся сигнала от руководства отеля — легкого кивка, взмаха ресниц, кряканья или покашливания — чтобы наброситься на ни в чем не повинного гостя и разодрать его в клочки.

Вышел из лифта, попал в коридор-лабиринт. Указателя не было. Комнату 332 я должен был найти сам. Решил идти по коридору с закрытыми глазами, в надежде, что комната сама найдет меня, притянет к себе.

Как редко сбываются наши мечты! Я бродил по третьему этажу отеля уже полчаса, но никаких чудес не происходило, я никого не встретил, не слышал ни человеческого разговора, ни радио… ничего. Лабиринт был пуст, а Минотавр мертв.

Чудо, однако, все-таки произошло. Открыв глаза, я увидел, что стою между комнатами 331 и 333. Там, где должна была быть дверь в мою комнату, зияла своей брутальностью неровная свежевыкрашенная стена.

Я начал размышлять и пришел к выводу, что злокозненный администратор приказал забетонировать вход в мою комнату, а пока его рабочие работали, он отвлекал меня своим храпом и птичьими лапами. Возможно, где-то тут установлена видеокамера, и вся эта банда в лампасах жадно наблюдает за тем, как я мучаюсь, и зубоскалит.

— Вы только посмотрите на этого толстого идиота, на этот мыльный пузырь. Ну и осел! Комнату найти не может, сейчас караул закричит или описается! Заблудился в трех соснах! Ха-ха, ключик есть, а дверочки-то и нет! Что, съел гнилой орешек, теперь корчись, цепеней и вой! У нас отель для приличных людей, а не для выходцев с того света. Нюни можешь распускать в своем склепе, ты ходячая прокисшая кулебяка… Проклятый зомби. Смотрите, смотрите, он достал ключ и тычет им как слепой в стену!

…

Не знаю, как, но через несколько минут я оказался в комнате 332.

Разложил свои пожитки на полках гигантского шкафа. Заглянул в туалет. Принял душ. И лег в кровать, на свежую белую простыню. Закрыл глаза и попытался забыться.

Одна, сверлящая мысль не давала мне покоя. Зачем я приехал сюда, в этот негостеприимный отель. Что я тут делаю? Какого черта, господа? Ведь я терпеть не могу отелей, ресторанов, кинотеатров, вообще мест, куда люди неизвестно зачем приезжают или приходят для того, чтобы делать что-либо вместе. Я индивидуалист и мизантроп. Ненавижу государство, толпу, общество, коллектив, даже застолье вчетвером терпеть не могу. Эти бессмысленные разговоры… Высосанные из пальца дискуссии… Многозначительные паузы… Вымученные гримасы, жевание, ковыряние в зубах, вздохи. Самовозгонка скуки.

Отель — родной брат тюрьмы. Казарма.

Коридоры. Номера. Зевающие постояльцы, торжественно направляющиеся в ресторан. Тошнотворный запашок чужой жизни.

Что я тут забыл?

Ага. Кажется, вспомнил.

Я тут не для отдыха… и не по доброй воле. Я сюда убежал, скрылся… от ремонта в нашей квартире, который затеяла моя деятельная и деловая умница-жена.

Да, пожалуй, еще больше чем отели я ненавижу ремонты. Эти вечные подготовки к жизни. Самооправдание не умеющих жить, хлопотливых энтузиастов. Кафель видите ли сидит не твердо. А что на этой планете сидит твердо? Ничего. Все качается, разбалтывается, размягчается, преет, покрывается плесенью, гниет, отваливается, превращается в хлам, в руины. И исчезает. Наш мир — это оргия исчезновения, триумф никому не нужного хлама. И вечны в нем только чистоплюи-энтузиасты, затевающие ремонты, реформы, перестройки.