София Сеговия - Пение пчел

По окончании похорон рыдания безутешного вдовца и бедных сироток Мерседес Гарсы так потрясли публику, что все глаза и все платки стали насквозь мокрыми. В тот день было заключено рекордное число объятий и пролито величайшее количество слез. От бесчисленных рукопожатий правая рука Серхио Гарсы болезненно ныла. И не только рука: по неизвестной причине болели ноги и все тело. Быть может, сердечная недостаточность сделалась внезапно всеобщим недугом? В тот октябрь 1918 года Мерседес стала первой, кого унесла смерть, но, к сожалению, далеко не последней.

На другой день доктора Канту вновь срочно вызвали в дом Гарса: на сей раз плохо себя почувствовал Серхио Гарса. Доктор осмотрел больного. Гарса, едва в сознании, пылал от жара, бредил и с усилием хватал ртом воздух. В его легких скопилась вода, губы и ноги стали фиолетового цвета. Острая пневмония, объявил врач. На этот раз он был спокоен: сомнений не оставалось. Но Гарса был молод, здоров, крепок, и доктор не мог объяснить столь стремительного развития болезни, которая обычно начинается с легких симптомов и усиливается лишь с течением времени.

Он все еще хлопотал возле Гарсы, сознавая, что бедняге мало чем можно помочь, как за ним снова пришли: требовалось осмотреть еще одного больного. В тот день и на следующий, равно как во все остальные дни бесконечных трех месяцев, доктор Канту не ведал покоя. Ни покоя, ни утешения. Ему самому отчаянно требовалась помощь, чтобы успеть помочь всем.

Лишь через пару дней он осознал, что скорость, с которой распространяется неведомая зараза, напоминающая грипп, весьма далека от обычной. Течение странной болезни приводило его в тупик. Лишь через пару дней он начал слать телеграммы, чтобы оповестить губернатора Нисефоро Самбрано о неслыханно выросшей смертности в окрестностях Линареса.

Монтеррей постигла та же напасть, и губернатор ответил не сразу, дожидаясь инструкций из столицы государства, чтобы узнать, как справиться с напастью, которая обрушилась не только на Нуэво-Леон, но и на другие штаты, расположенные на границе с США. Чума получила имя не сразу, ни у кого не хватало энергии и креативности, чтобы самостоятельно придумать название, а потому новую болезнь окрестили так же, как и в остальном мире, терзаемом страшной болезнью: испанка.

В некотором смысле Мерседес Гарсе, умершей первой, повезло: ее провожали сотни скорбящих, а похороны были торжественны и элегантны. Эта изысканная церемония на долгие годы осталась бы в памяти людей, если бы не прочие беды, которые повлекла за собой ее смерть. К тому времени как скончался вдовец, а именно через три дня после Мерседес, ни у кого недоставало вдохновения, решимости, энергии и здоровья присутствовать на его погребении, тем более устраивать продолжительное отпевание. Как минимум треть присутствовавших на похоронах сеньоры Гарсы были прикованы к постели.

Когда Серхио Гарсу терзала агония, прибыл отец Педро, чтобы помазать его и причастить. Затем у подножия гроба он произнес несколько прощальных слов, лишь самых необходимых, после чего несчастного вдовца положили в ту же могилу, что и его покойную супругу. Единственным свидетелем погребения был могильщик Висенте Лопес. Священник, спешивший на двенадцатичасовую мессу, отправился восвояси, не преминув взглянуть, как засыпают могилу. Висенте Лопес покинул кладбище, так и не сделав этого – зачем, если не сегодня-завтра хоронить детей семейства?

Предав земле тело хозяина, слуги решили, что с верностью этой семье пора кончать. Они разбежались, спасая свою шкуру. Кое-кто полагал, что семью Гарса сглазили ведьмы из Петаки, и, опасаясь, что сила проклятия коснется и их, не пожелали находиться под этой кровлей ни минуты более. Единственной прислугой, оставшейся до конца, да и то в основном потому, что бежать было некуда, а преданность семье пересиливала суеверия, была няня оставшихся сирот. Их бабушка с дедушкой и другие родственники не имели ни сил, ни решимости перешагнуть порог зараженного дома.

В те дни могильщик Висенте Лопес был даже более ангажирован, чем сам доктор Канту. Сперва доктор пообещал, что лично займется каждым случаем возникновения болезни, как того требует Бог и верность обычаям, но реальное положение дел превзошло все его ожидания. Реальность превзошла ожидания всех. Был ли тому виной сглаз, о котором твердили суеверные пеоны, или вспышка болезни, масштабы которой застали врасплох даже доктора, но народу ежедневно умирало так много, что пришлось задуматься о системе эвакуации трупов. Каждый день рано утром в сопровождении одного из своих сыновей Висенте Лопес объезжал с повозкой весь Линарес, улицу за улицей, собирая запеленатые в простыню тела умерших. Их выкладывали возле домов: не имело смысла таскаться на кладбище всякий раз, когда кто-то испускал дух.

Сначала знатные семьи требовали полноценного обслуживания, к которому привыкли, однако вскоре и они утратили интерес и верность традициям и ограничивались кратким сообщением о кончине: усопший такой-то, набожный католик, Господь да упокоит его душу. И в конце: большая просьба похоронить усопшего в часовне или склепе, принадлежащих такой-то семье. Через несколько дней после начала эпидемии никто уже не выходил на улицу проститься с телом, благословить его в последний путь или поплакать над ним. В доме и без того хватало забот. Вот почему каждое утро Висенте Лопес собирал трупы, чтобы оставшееся время раскапывать фамильные склепы богачей, а бедняков сваливал в общую могилу, которая с каждым ударом лопаты становилась все больше.

Тех, кто умирал ночью или утром, доставляли на кладбище свеженькими. Тому, кто умирал днем, приходилось дожидаться следующего утра, а значит, на глазах у всей семьи претерпевать естественные, но неприятные изменения, которые приносит с собой смерть, не делающая различий между богатыми и бедными, потому что, умирая, все мы становимся равны, рассуждал Висенте Лопес в моменты философских прозрений.

Сиротам Гарса повезло: они умерли ночью. Один по естественным причинам – из-за болезни. Другого задушила подушка, прижатая к лицу со всей любовью и заботой. Признание в совершенном преступлении няне суждено было унести с собой в могилу, но в последнем порыве, оставшемся в ее измученной душе, она молила, чтобы Бог не судил ее слишком строго и понял, что она всего лишь не вынесла непомерных страданий в таком крошечном и нежно любимом теле.

Могильщик нашел ее на улице. Она лежала ничком, кое-как завернутая в белый саван, справа и слева от нее лежали двое детей, которым она была предана до последнего вздоха. Он принялся закидывать их в повозку одного за другим. Когда настал черед няни, Лопес, ожидавший почувствовать под руками привычный холод бездыханного тела, с удивлением обнаружил, что тело пылает жаром.