Нейтан Баллингруд - Раны. Земля монстров [сборник litres]

– Я забыла.

– И меня ты тоже любишь.

– Ясно.

Она снова уставилась в телевизор. Один из мужчин успел встать и смеялся так сильно, что у него покраснело лицо. Его рот был широко распахнут. Он был готов поглотить весь мир.

– Ты можешь это сказать?

– Что сказать?

– Что ты любишь меня. Ты можешь мне это сказать? Пожалуйста!

– Я люблю тебя.

– О, милая, – сказал Шон и прижался к ней головой, не разрывая объятий. – Спасибо. Спасибо. Я тоже тебя люблю.

Они сидели и смотрели на немые изображения. Его мысли осторожно подбирались к приезду Хезер. Он гадал, что, черт возьми, сказать дочери. Ей будет тяжело это принять.

Какова история нашего брака?

Он снова и снова возвращался к той ночи. Вспоминал, как стоит над ней, смотрит, как ее тело борется с притяжением смерти, которую она призвала к себе сама. Желание выжить заложено в тело природой, и как только ее сознание отключилось, мышцы принялись сокращаться в воде, заливая пол кровью в попытке спастись.

Но разум ее, однако, померк все-таки не окончательно. Она помнила, как он стоял над ней. Она смотрела вверх, пока вода облизывала ее лицо, и увидела, как он смотрит на нее. Увидела, как он отворачивается и закрывает дверь.

Что она разглядела за его лицом? Верит ли, что оно было бесстрастным? Верит ли, что оно было нетронуто любовью? Как ему объяснить, что он сделал это, потому что не мог больше смотреть, как она страдает?

Изредка вспоминая о других мыслях – об усталости, страхе перед больничной рутиной и особенно о пламенной ярости, которую он чувствовал чуть раньше тем же вечером, когда депрессия овладела ею, и он понял, что ему придется в очередной раз помогать Кэти выбраться из нее – он закапывал их поглубже.

Это не история нашего брака, думал он. История – в том, что я люблю ее, и это руководило моими действиями. Как было всегда.

Но Шон терял ее. Перемена, которая разожгла его интерес, также уводила ее все дальше и дальше, и он боялся, что его любви к ней, и ее к нему, не хватит, чтобы удержать ее в этом мире.

Поэтому он позвонил Хезер и сказал ей вернуться домой на весенние каникулы. Не на целую неделю; он знал, что теперь она взрослая, у нее есть друзья, и это нормально. Но у нее есть и семейные обязанности, и ее мама скучает по ней, так что ей стоит приехать домой хотя бы на выходные.

Хезер спросила: она болеет?

Нет. Просто скучает по своей дочке.

Папа, ты сказал мне, что я могу остаться здесь на каникулы. Ты сказал, что поговоришь об этом с мамой.

Я поговорил, Хезер. Она победила. Приезжай домой, всего лишь на выходные. Пожалуйста.

В конце концов Хезер согласилась. Ее нежелание была ощутимо, но она приедет.

Это был шаг первый.

Шагом вторым будет выманить Кэти из подвала к приезду дочери. Шон думал, что, поскольку он запирает ее там на ночь и когда выходит из дома, ей захочется подняться наверх. Но ошибся: она не выказывала никакого желания покидать подвал – возможно, больше никогда. Она регрессировала все больше: не вставала на ноги с тех пор, как лишилась ступни, и полностью отказалась от одежды; ползала, бледная и нагая, по полу, когда ей нужно было куда-то переместиться, – желание, которое теперь редко тревожило ее разум. Она позволяла ему мыть себя, когда он приходил с мылом и теплой водой, но только потому, что была в этом также пассивна, как и во всем прочем.

За исключением случаев, когда Шон касался ее с иной целью.

Тогда она поворачивалась к нему с яростью, которая вселяла в него ужас. Ее глаза были бледны, как лунные камни. Ее дыхание было холодно. И когда она обращала на него свою ярость, ему представлялось, как она вдыхает этот холод ему в легкие, проталкивает до самого сердца. Это пугало его. Он больше не пытался заняться с ней сексом, хотя неприятие ранило его больше, чем он мог себе представить.

Шон решил добиться ее расположения. По ночам он осматривал дороги, волочась в своей машине со скоростью меньше двадцати миль в час, разыскивая сбитых животных. Впервые отыскав одно – опоссума с расплющенным животом – он принес падаль в дом и положил на пол перед дверью в подвал, надеясь, что запах выманит ее. Этого не случилось; но Шон не обиделся и не лишил ее подарка. Он открыл дверь и спустил останки животного вниз по лестнице.

В тот вечер, когда он рассказал ей о Хезер, романтический импульс подтолкнул его к новым высотам. Он отравил кошку, жившую через дорогу, – ту, которую Кэти любила и за которой присматривала, когда ее хозяин уезжал из города, – и принес ей на подушечке; он положил тельце так, чтобы оно казалось спящим, и оставил у изножья матраса. Она устремила на подношение свои плоские бледные глаза, совершенно не замечая присутствия Шона. Медленно взяла кошку на руки и прижала к своему телу. Довольный, Шон сел рядом с ней на матрас. Он улыбался, когда она принялась за дело.

Пол был из утрамбованной земли. Он казался твердым, как бетон, но в конечном итоге это была всего лишь почва. Ее можно было раскопать. Она посвятила себя этой задаче. Нашла уголок за коробками со старым фарфором, где человек, навещая, не заметил бы ее работы, и стала ковырять землю садовой лопаткой. Потребовалось много времени, но в конце концов она добилась серьезных результатов, копая утрамбованную землю, пока не добралась до черной почвы под ней, подарив бледным земляным червям и гладким черным насекомым их первое шокирующее знакомство с верхним миром. Забравшись достаточно глубоко, она отбросила маленькую лопатку и стала копать руками. Ногти ломались, как маленькие кусочки пластика, и она с легким любопытством осматривала свои пальцы.

Вид изуродованной плоти напомнил ей о том, как иногда лицо человека истекало жидкостью, когда он спускался сюда, и о том, как он порой влажно кашлял.

Все это было так омерзительно.

Она оторвала от стены одну из кошачьих костей и сломала пополам. Кончик был острым, и она соскребала им мясо со своих пальцев, пока не заблестела твердая кость. Потом снова взялась за работу и была довольна разницей.

– Привет, пап. – Хезер стояла в дверях, на плече ее болталась сумка с вещами для ночевки. Учитывая, как ей не хочется здесь быть, подумал Шон, у нее неплохо получается держать позитивный фасад.

– Привет, малышка. – Он посмотрел ей за спину и увидел, что она снова припарковалась сразу за его машиной, как делала всегда и как он просил ее не делать уже миллион раз. При виде этого он ощутил настоящую радостную ностальгию. Он поцеловал ее в щеку и снял сумку с ее плеча. – Заходи.

Она прошла за ним в дом, потирая руки и дрожа.

– Блин, пап, а можно кондик потеплее сделать?

– Ха, извини. Маме нравится, когда холодно.

– Маме? Это с каких это пор?

– С недавних, видимо. Слушай, поднимись пока в свою комнату и переоденься, что ли. Я займусь ужином.