Коллектив авторов - Арахна [Большая книга рассказов о пауках]

Та памятная ночь, когда я выпустил птицееда в квартире и увидел, как он побежал, словно краб, и спрятался под мебелью, стала началом конца. С тех пор каждый миг моей жизни оттеняют шаги паука, наполняющего дом своим незримым присутствием.

Каждую ночь я дрожу в ожидании смертельного укуса. Я часто просыпаюсь, трясясь, как от холода. Я лежу вытянувшись, не в силах пошевелиться, ибо сон приносит мне ощущение щекочущих лапок паука на моей коже, ощущение его невесомого тела и налитого брюшка. Но всегда приходит рассвет. Я продолжаю жить, и душа моя напрасно ждет, облекаясь в чистые ризы.

Бывают дни, когда я думаю, что птицеед убежал, заблудился или умер. Но я не ищу его. Я отдаюсь на волю судьбы и всегда могу столкнуться с ним, выходя из ванной комнаты или раздеваясь перед сном. Порой ночная тишина доносит до меня эхо его шагов, которые я научился слышать, хотя и знаю, что слуху они недоступны.

Часто я нахожу нетронутой еду, оставленную накануне. Когда она исчезает, я не знаю, сожрал ли ее птицеед или какой-нибудь другой, безвредный гость в моем дому. Я также начинаю думать, что стал, быть может, жертвой мошенничества и доверился фальшивому птицееду. Возможно, ярмарочный шарлатан обманул меня и заставил заплатить высокую цену за безобидного мерзкого жука.

Но на самом деле это неважно, поскольку я возложил на птицееда всю несомненность моей отложенной смерти. В самые тяжкие часы бессонницы, когда мысли терзают меня и ничто не успокаивает, птицеед обычно приходит ко мне. Он бесцельно бродит по комнате и неловко пытается взобраться на стену. Он останавливается, поднимает голову и шевелит щупальцами. Кажется, птицеед возбужденно вынюхивает невидимого партнера.

И тогда я, содрогаясь в своем одиночестве, загнанный в угол маленьким чудовищем, вспоминаю иное время, когда я мечтал о Беатрис и ее невозможной близости.

Годы проходили, и Лидию Чартерс все больше раздражали в муже две вещи: его облик и его хобби. Были и другие неприятные моменты, но именно эти ее мучили сознанием того, что она потерпела поражение.

В самом деле, он выглядел почти так же, как в день их свадьбы, но она-то надеялась, что он изменится в лучшую сторону. Она представляла, как под влиянием семейной жизни ее супруг превратится в привлекательного, обходительного, упитанного мужчину. Однако двенадцать лет ее стараний не дали сколько-нибудь заметного результата. Торс, правда, стал немного полнее, и весы это подтверждали, однако указанный прогресс лишь подчеркивал неуклюжую долговязость и разболтанность всего остального.

Однажды, в состоянии особенно сильного раздражения, Лидия взяла его брюки и тщательно их обмерила. Пустые, они производили вполне благоприятное впечатление — нормальной длины и привычной ширины, как все носят, но стоило мужу их надеть, как они сразу же казались чересчур узкими и наполненными какими-то буграми и узлами, как, впрочем, и рукава пиджака. После того как несколько попыток пригладить его внешний вид окончились неудачей, она поняла, что с этим придется смириться. С неохотой она сказала себе:

«Увы, этого не исправишь. Мы имеем дело с неизбежностью. Так женщина, похожая на лошадь, с годами все больше напоминает это животное».

После этого она занялась его хобби.

Хобби у детей очень милы, но у взрослых раздражают. Поэтому женщины стараются их не иметь. Они просто проявляют умеренный интерес к тому или иному. Для женщины это совершенно естественно, и Лидия давала хорошую иллюстрацию искусства быть женщиной. Она интересовалась полудрагоценными камнями и, если могла себе это позволить, то и драгоценными. С другой стороны, хобби Эдварда ни для кого не было по-настоящему естественным.

Конечно, Лидия узнала о его увлечении еще до того, как они поженились. Каждый, кто был знаком с Эдвардом, видел, как его глаза с надеждой обшаривали углы каждой комнаты, в которой ему случалось оказаться. На улице его внимание мгновенно переключалось на ближайшую кучу старых листьев или на кусок коры. Часто это раздражало, но она старалась не придавать этому значения — так оно, глядишь, и прекратится само собою. Лидия придерживалась той точки зрения, что женатый человек, затрачивая определенную часть своего времени на обеспечение дохода, помимо этого может иметь только один интерес в жизни. Отсюда следовало, что существование любого другого будет в определенной степени оскорбительным для его жены, поскольку все знают, что хобби — это просто одна из форм сублимации сексуальной энергии.

Можно было бы примириться, если бы хобби Эдварда проявлялось в коллекционировании ценных предметов, скажем, старых гравюр, первых изданий или восточной поэзии. Такие вещи могли бы вызывать зависть, а сам коллекционер имел бы высокий общественный статус.

Но нельзя приобрести ничего, кроме статуса сумасшедшего, владея даже весьма представительной коллекцией пауков.

Даже к стрекозам и бабочкам, полагала Лидия, можно было без вреда проявить сдержанный энтузиазм. Но пауки — эти мерзкие ползучие отвратительные создания, постепенно превращающиеся в мертвенно-бледных существ в колбах со спиртом, — тут она просто и не знала, что сказать.

В начале их замужества Эдвард пытался увлечь ее своим энтузиазмом, и Лидия, как могла тактично, слушала его объяснения о жизни, повадках и способах спаривания пауков. По большей части все это казалось ей отвратительным и безнравственным, а зачастую — и тем и другим. Она выслушивала его пространные тирады о красоте их расцветки, которой ее глаза не замечали. К счастью, постепенно становилось ясно, что Эдвард не смог разбудить в ее душе понимания, на которое он надеялся, и когда он прекратил попытки заинтересовать ее, Лидия смогла постепенно вернуться к своей прежней точке зрения, что все пауки отвратительны, мертвые чуть меньше, чем живые.

Понимая, что прямое сопротивление паукам к добру не приведет, она попыталась тихо и безболезненно его отучить от этой страсти. Через два года она осознала, что ее попытки тщетны, после чего пауки были отнесены ею к превратностям судьбы, которые умные люди переносят стойко, без упоминания о них, кроме случаев крайнего раздражения, когда вспоминается все самое неприятное.

Лидия обычно заходила в комнату с пауками Эдварда раз в неделю, чтобы прибрать там и протереть пыль, а часто, чтобы по-мазохистски испытать отвращение к ее обитателям. Этому соответствовали, по крайней мере, два состояния. Состояние общего удовлетворения, которое испытывал каждый, глядя на вереницу пробирок со множеством неприятных членистоногих, которые уже не будут ползать. Кроме этого, рождалось и более личное мстительное чувство — раз уж паукам в какой-то степени удалось отвлечь внимание женатого человека от единственно достойного объекта, то им пришлось для этого умереть.