Елена Усачева - Большая книга ужасов – 81 [сборник litres]

– Я тебе не верю.

Наверное, этого не стоило говорить, потому что экземпляр оскорбился не на шутку. У него буквально раздулись ноздри, как у быка в мультиках, за те несколько секунд паузы я успела прикинуть, сумеет ли он меня ударить или, пожалуй, обдерет кулаки о доску и камень?

– Я тебе воды принес, а ты… – Он развернулся и ушел, брякая котелком. Ну сделал вид, что уходит. Он сделал шаг к окну, задрал ногу, чтобы перелезть, замер в такой позе, глянул на меня и выдал: – Ты сама напросилась! Я все расскажу Михалычу. Я хотел как лучше…

– Давай, потому что один ты этот камень все равно не поднимешь.

Еще один пример того, как свежая мысль может оглоушить человека, к ней неподготовленного. Молодой замер над остатками подоконника с занесенной ногой. Я почти не видела его лица, но от молчания буквально густел воздух, я прямо чувствовала, как его разрывают эмоции. Его не боятся – раз. Его берут на слабо – два. На всякий случай я еще раз прикинула: рукой он меня точно не ударит – кулак обдерет, а вот на ногах у него достаточно крепкие ботинки, чтобы двинуть сверху вниз – и ботинки не пострадают. Откатиться мне здесь почти некуда, но можно сползти в ноги или чуть приподняться.

Так я и сделала. Приподнялась, отползла чуть вверх, улеглась на бок. Теперь все удары придутся на выпирающую тазовую кость, это больно, но не так как могло бы быть. А Молодой тем временем ожил:

– Да он тебя убьет!

– Для этого вам придется извлечь меня отсюда. – Уже поняла, что не обязательно, но он-то этого не понял.

Он опять завис, предусмотрительно опустив ногу:

– Да он тебя размажет!

– Для этого вам придется поднять камень…

– Без камня размажет! Я сказал, чисти картошку – че, трудно, что ли?!

– А что, нет? Я торчу здесь уже три месяца, почти без еды, с водой, которая падает с неба, и со спальником, который стырила у бомжа. Мне нужна «скорая» и на месяц в больницу. А тут приходит такой и говорит: «Почисти картошку»!

– Но я же хотел тебя освободить.

– Если бы хотел – освободил бы, не ври.

Молодой вспыхнул, шагнул к камню и притормозил.

– Я не подниму его один. – Я молчала, давая ему возможность самому сделать вывод. Вывод оказался неожиданный: – А ты можешь почистить картошку!

– Нет.

– Тогда я… – Он замахнулся котелком, но вовремя передумал, нашарил камешек и метнул в меня. Вовремя я сменила позу. Камешек угодил по мягкому месту и глухо укатился в мою нору. Даже больно не было. Я ждала, что этот уйдет, но он тихо стоял наверху, видимо ждал реакции.

– Последний раз спрашиваю: будешь чистить картошку?

– И не подумаю!

Он опять швырнул камешек, с тем же успехом, и опять замер. Я успела подумать, что он уснул, когда над самым ухом прозвучал голос:

– Ну мне же надо!

– А мне надо выбраться отсюда. Дальше что?

– Ну, я и говорю… Но я же хотел… – Он опять затих, наверное все-таки понял, что эта содержательная беседа заходит уже не на второй, а даже на третий круг. Потом выдал: – Что, правда Михалычу сказать?

– Я ничего не потеряю.

– Ладно. А картошка?

Я заржала. Наверное, это уже ненормально – все время истерично ржать, но мне было все равно. Он слышал. Выпятил нижнюю губу и заныл:

– Ну серьезно…

– Тебя Вася зовут?

– Ну да.

– Ты бы сделал классную карьеру в телефонных продажах, Вася. За месяц дорос бы до менеджера, за два – до директора, а там и до соучредителя недалеко. А вместо этого ты стоишь на руинах старого театра с котелком картошки, которую тебе даже и не лень почистить – просто вопрос принципа…

– Издеваешься?!

– Нет. Это ты издеваешься. Иди и расскажи Михалычу про принцессу, которая пьет талый снег и не желает чистить картошку!

– Сама иди! – буркнул он, уселся на корточки напротив меня и демонстративно стал чистить картошку.

Наверное, это глупо, но я чувствовала себя победителем. И мне было не стыдно, что победила я идиота в самом идиотском споре.

Он чистил долго, то напевая, то ругаясь, пару раз порезался, не буду утверждать, что случайно. Иногда он бросал на меня красноречивые взгляды: должно быть, мнил себя манипулятором и удивлялся, что не получается. Я в сотый раз перечитывала газету и скучала по Бабке. Крысята попрятались, видно, чувствуя присутствие чужих. Хорошо, это мне нравится. Я не смогла бы научить их этому – прятаться от чужих: они маленькие, доверчивые. Значит, родители успели научить. При мысли о родителях я осторожно про себя вздыхала и закрывалась газетой, не забывая поглядывать на Молодого. Он злился. Тогда я стала читать ему анекдоты с последней полосы, благо газет у меня хватало. Молодой ржал над всеми без разбора, даже над самыми тупыми и старыми. Я начала думать, что он не виноват, что тупой. Спокойно! Я крепкая крысиная королева, я уже выжила, благодаря крысам и безумной Бабке – неужели сильный парень не может мне помочь? Надо только придумать как…

Тупые анекдоты идей не прибавляли, зато улучшали Молодому настроение. Когда картошка была почищена, он подмигнул мне:

– Скоро придет! Тебя здесь нет! – сказал почему-то шепотом и смотался через окно.

Ясно. Он не будет торопиться рассказывать обо мне Старому. И вот теперь думай: он правда так опасен – или парень просто захотел иметь свою маленькую тайну и маленькую власть?

От таких мыслей меня аж передернуло: конечно опасен! Ты про них не читала, что ли? Бабка говорит… Но стоит ли верить Бабке? А что я теряю? Чтобы меня сожрать с кашей, меня придется отсюда достать… Тяжелый выбор, но он хотя бы есть. А пока есть выбор, волноваться не о чем.

Крысята выбрались на свет и ползали по мне, ожидая кормежки. Большой не приходил, я бы тоже не пришла на его месте. Раньше мелкие периодически выходили с ним и матерью на раздобытки, но по одному еще ни разу. Я сказала:

– Вы уже большие. Пора добывать еду самим.

Но эти лопухи только танцевали и гоняли по полу бусинку. Ничего, проголодаются – сами пойдут на дело. Не то что я.

Ближе к вечеру хлопнула входная дверь, послышался топот, и я замерла. Конечно, после того, как проверила, хорошо ли завалена газетами моя нора. Старый громко протопал в комнату с камином, громко захохотал, уж и не знаю, что ему показалось смешным. Потом эти двое стали громко стучать ложками и болтать, в основном нецензурно.

Пупсик выбрался мне на грудь, встал на задние лапы, оперся передними на доску и потянул носом.

– Не вздумай! – шикнула я. – Все понимаю, сама голодная, но не вздумай! Видал, что с матерью сделали?

Пупсик глянул на меня так, будто хочет покрутить пальцем у виска, но не обучен.

– Не ходи, прошу тебя!

…А картошку этот Молодой сварил с тушенкой, еще и луковку где-то добыл, гад. Запах стоял такой, что я уже лежала в луже слюны: странно, что крысы только что учуяли.