Адам Нэвилл - Багрянец [litres]

– Теперь эта дура отошла красноте, – Тони осторожно тронул сына за руку, успокаивая. – Она не вернется.

Человек в маске глубокомысленно закивал облезлой головой, являя собой гротескное зрелище:

– Однако ты ждал до сегодняшнего утра, чтобы ее прикончить. Ты считал, будет разумным подождать, потому что в последнее время слишком вольно обращался с краснотой. После фотографа, парапланериста и девчонки в море ты не хотел рисковать и брать на себя еще одну смерть. Или я кого-то забыл, Тони? А? Сколько людей распотрошили твои разрисованные шимпанзе на помойке, которую ты зовешь фермой, и рядом с ней?

Финн снова шагнул к небольшому возвышению.

– Мудак! Ты кто вообще такой? Как ты смеешь в нас сомневаться? – его голос взлетел до неприятных, женственных высоких нот.

– Сын! – Тони потянулся к его руке, но Финн увернулся. Двое у выхода встали в стойку. Человек на троне по-прежнему не сводил глаз с Тони, игнорируя задиристого Финна:

– Черт знает, что знают эти суки и что они рассказывали своим подружкам? Кто вообще знает теперь, кому и что известно и неизвестно? С тобой, старик, всегда все было так – неясно. И, судя по событиям этого утра, нам всем придется держать ответ, и весьма скоро. Всю землю надо выжечь под корень – каждый росток.

Я немного подумал об этом, Тони. Я не очень хотел, но мне пришлось, и вот мой вывод – думаю, весьма любопытный.

Мы свой долг выплатили – мы охраняли твое… положение , сколько могли, невзирая на всю твою несдержанность и отсутствие дисциплины. Думаю, это справедливо: мы сделали для тебя гораздо больше, чем ты для нас. Ты обеспечил нам связи, но мы тащили тебя годами, особенно в том, что касается распространения. Так что теперь в должниках оказался ты, а сейчас у тебя нет даже ночного горшка. Поэтому к файф-о-клоку твои счета и активы будут заморожены.

Челюсть Тони задрожала, горло сжалось, но он не смог даже сглотнуть – его парализовала такая несправедливость, такое неотвратимое предательство. Адриан ему никогда не нравился, хотя и помог расширить его бизнес; он всегда был отвратительным снобом, опасным, хитрым ублюдком. И все же человек в маске оставался их самым могущественным соседом, который обещал убежище, если оно когда-нибудь потребуется.

– Ты охренел?! – Финн не стал отягощать себя правилами этикета для гостей. – Мы потребовали убежища! Ты должен его дать, а не вопросы задавать! Нам нужно собраться с силами, а потом решать, что делать дальше. Ты понятия не имеешь, какой ценой мы удержали в земле это . Моя мать, – он указал тонкой красной рукой на старуху, сидящую на стуле, – совсем без сил. Ты не представляешь, как оно обезумело и чем нам пришлось пожертвовать, чтобы его успокоить… Мы только что потеряли еще человек восемь, наверно. Ты будешь нам рассказывать о работе? Откуда тебе про нее знать? Это мы всегда рисковали, а ты играл в бухте в кораблики!

Двое людей в масках на своих креслах, все больше похожих на троны, засмеялись, хотя невесело – истерика Финна их только позабавила. Адриан даже с хохотом хлопал себя по бедрам, а потом снова заговорил, и снова с Тони:

– Ты правда веришь, что твой бомжатник – земля обетованная? На которую мы все молимся? Что близость к древним королевам дарует тебе какое-то божественное право, а мы все – твои подданные? Так, старик?

С каждым днем из брикберских пещер подкапываются все ближе к тебе, сквозь красную землю и вонючие кишки красноты. Ты вынул сахарок, и теперь по всей ферме, как муравьи, ползают незваные гости. Ты стал рассеянный, Тони; ты давным-давно выжил из ума и передал бразды правления этому психу, – он лениво указал рукой на Финна, не утруждаясь на него взглянуть.

– Подумать только – такая рассеянность в тот самый миг, когда повсюду, близко и далеко, все идет так хорошо для всех красных. Экстаз необходимо сдерживать и направлять в нужное русло, а ты никогда не знал меры. Ты всю жизнь злоупотреблял.

Для красноты есть время и место, Тони, и тебя много раз предупреждали. Ты слишком много слушал своего безмозглого сына, а твоя жена совсем одряхлела. Откровенно говоря, вы мне противны, – небольшой загорелый нос в собачьей морде маски наморщился, подчеркивая слова.

Финн Уиллоуз от ярости не мог говорить; он повернулся и взглянул на мать, тряся головой, словно не верил в безрассудство человека, осмелившегося критиковать его семью.

– Этим-то бизнесом мы управлять умеем, – самодовольно произнесла женщина в маске рядом с Адрианом.

– Закрой рот, шлюха! – завопил Финн, едва дыша от гнева. – Это ты наняла мудака с камерой и суку-репортера. Ты виновата!

Легким движением запястья Адриан поманил людей у двери, и двое по команде шагнули вперед. Оба были лет пятидесяти, крепкие, с грубыми лицами, одеты в дорогие куртки для катания на яхте и джинсы; их глаза не выражали ничего, кроме мрачной решимости.

– Это еще что? Ты с ума сошел? – сын Тони повернулся к ним, но оба слуги молчали. – Адриан!

Они прыгнули на Финна с расстояния метра, и битва оказалась короткой: Финна скрутили, прежде чем он успел поднять руку, и оттащили от семьи, пока тот скулил от боли.

Поднявшись, Адриан повел плечами, потянулся и сошел с пьедестала к Финну. Тот плевался так же обильно, как говорил:

– Ублюдок. Ублюдок.

– Думаю, единственные ублюдки здесь – это ты и твоя сестра. Можно только догадываться, кто залезал на вашу мать в те славные времена среди сраных овец.

– Адриан! – Тони шагнул вперед. Нанна умоляюще смотрела на пожилого отца, словно ожидая, что он немедленно закончит эту сцену.

Адриан, не обращая внимания на Тони, теперь говорил прямо с Финном. Тон его оставался столь же непринужденным, как будто он обсуждал спортивный инвентарь:

– У вас всегда использовали самый первый неандертальский ручной обоюдоострый топор. Должно быть, вы считаете, что разделывать им – традиция. Но я в минуты красноты предпочитаю листообразное лезвие, острое, как бритва. Люблю вонзаться глубоко – так глубоко, как лежат в земле осадки девонского периода. Я не мясник, Финн, – в этих краях нет мясников. Мы обладаем сдержанностью и точностью, которых вам, обезьянам, всегда не хватало.

Из-за спины Адриан вынул длинный кусок темного кремня, тщательно обтесанного, как острие копья.

– Прекрати! – наконец приказала Джесс из кресла тихим голосом, не утратившим силы. – Ты не знаешь красноты, и никогда не знал, Адриан. Ты знаешь только то, что я тебе показала – отмель, берег, но не глубину, где леденеет кровь. А сейчас мы на глубине, все мы. Этот цикл начался, когда ты лежал в пеленках. Достаточно, или ты познаешь ярость, красную, как эта земля. Она теперь так близко – она никогда не спит. Она вечна. Не думай, что я не приведу ее сюда.