Стивен Кинг - Будет кровь [сборник litres]

Тащите на улицу

Что тащить? Стулья? Нашлось бы в конторе шерифа четыре стула ? Очень маловероятно.

– Вряд ли там есть приемная, – произнес Дрю вслух и вытер лоб ладонью. – Вряд ли там… – Он чихнул так внезапно, что не успел прикрыть нос и рот и забрызгал экран ноутбука мелкими каплями слюны, исказившими напечатанные слова.

– Черт! Проклятье!

Он потянулся за бумажным платком, чтобы вытереть экран, но в коробке уже не осталось ни одного платка. Он взял кухонное полотенце, и когда закончил протирать ноутбук, влажное полотенце в его руке подозрительно напоминало бандану Роя Девитта. Его засопливленную бандану.

Тащите на улицу

Кажется, у него поднялась температура? Дрю не желал в это верить. Он хотел верить, что нарастающий жар в теле (и боль, пульсирующая в голове) объясняется исключительно напряжением мозга, бьющегося над решением идиотской проблемы с креслами-качалками, которую обязательно надо было решить, чтобы двинуться дальше, но ему все же казалось, что…

На этот раз он успел отвернуться, чтобы не чихнуть на экран. И чихнул не единожды, а с полдюжины раз подряд. После каждого чиха нос распирало еще сильнее. Как будто это не нос, а перекачанная шина. Горло болело, в ухе стреляло.

Тащите на улицу

И тут его осенило. Скамейку! В конторе шерифа должна быть скамейка, чтобы людям было на чем сидеть, пока они ждут, когда им уделят внимание. Дрю улыбнулся и показал себе большой палец. Несмотря на болезнь, он по-прежнему был в отличной рабочей форме, что, в общем, и неудивительно. Творческие процессы часто идут в голове как бы сами, независимо от физических хворей. У Фланнери О’Коннор была волчанка. У Стэнли Элкина – рассеянный склероз. Федор Достоевский страдал эпилепсией, у Октавии Батлер была дислексия. По сравнению с такими вещами обычная простуда – или пусть даже грипп – это вообще ничто. Простуда никак не мешает работать. И скамейка тому подтверждение. Скамейка была гениальна.

Тащите на улицу эту скамейку. Будем сидеть, выпивать.

– Но мы же не будем пить по-настоящему, да, шериф? – спросил Джеп Леонард.

План ему разъясняли не раз, причем очень подробно, но Джеп был, скажем так, не самой яркой лампочкой в

Лампочкой в люстре? Разумеется, нет. Это хронологическая ошибка. Во всяком случае, лампочка. В 1880-х годах еще не было лампочек, хотя люстры были . Конечно, были. В том же салуне висела люстра! Если бы у Дрю был Интернет, он нашел бы миллион картинок со старыми люстрами, но Интернета здесь нет. Только две сотни телеканалов, в основном совершенно дурацких.

Лучше использовать другую метафору. Если это метафора, а не что-то другое. Может быть, это простое сравнение… сравнительное что-то там . Нет, все же метафора. Он был уверен. Почти.

Ладно, это не важно. Тут у нас не работа на семинаре, какая разница, как называется эта фигура речи? Ты пишешь книгу, свою книгу. Вот и пиши. Не отвлекайся от цели.

Не самым смекалистым перцем на грядке? Не самым смышленым жеребчиком в табуне? Нет, это слишком надуманно, но…

И тут фраза сложилась. Словно по волшебству. Дрю склонился над клавиатурой и принялся быстро печатать.

План ему разъясняли не раз, причем очень подробно, но Джеп был, скажем так, не самым умным пареньком в классе.

Довольный этой находкой (ну, относительно довольный), Дрю поднялся из-за стола, отхлебнул «Доктора Кинга» и запил водой, чтобы смыть жуткий вкус: противную смесь из соплей и холодной микстуры.

Такое уже было раньше. Когда я писал «Деревеньку».

Он уговаривал себя, что это неправда. В этот раз все иначе. Да, сегодня работа идет не так гладко, как прежде, но это из-за температуры. Судя по ощущениям, температура опять поднялась. И все потому, что он трогал ту засопливленную бандану…

Нет, ты не трогал бандану. Ты трогал руку, которая трогала бандану.

– Да, именно так: трогал руку, которая трогала бандану.

Он открыл кран и плеснул себе в лицо холодной водой. Стало чуть-чуть полегче. Он выпил порцию порошка от головной боли, растворив его в стакане воды, потом открыл дверь и вышел на крыльцо. Почему-то он был уверен, что во дворе будет мама-лосиха. Настолько уверен (спасибо, температура), что на секунду ему показалось, что он действительно ее видит – там, у садового сарая, – но нет, это были лишь тени, движущиеся под легким ветерком.

Он сделал несколько глубоких вдохов. Вдыхаешь хороший воздух, а выдыхаешь плохой. Когда я пожал ему руку, проблема была у меня с головой .

Вернувшись в дом, Дрю снова уселся за ноутбук. Наверное, не стоило себя заставлять и садиться работать, когда работа не шла, но он понимал, что если сейчас не сядет, потом будет мучиться еще хуже. И он начал писать, пытаясь вновь поймать ветер, раздувавший его паруса все предыдущие дни. Поначалу все вроде бы получалось, но ближе к обеду (есть не хотелось совсем) его внутренние паруса обвисли уже окончательно. Может быть, из-за болезни. Но его не покидало тревожное ощущение, что все повторяется, как с «Деревенькой».

Кажется, я теряю слова.

Так он тогда сказал Люси, так он сказал Элу Стэмперу. Но это была неправда; лишь отговорка для близких, чтобы они списали все его неудачи на творческий кризис, который он, безусловно, когда-нибудь преодолеет. Найдет способ преодолеть. Или кризис пройдет сам собой. На самом деле проблема была в прямо противоположном. Не в том, что слов не хватает, а в том, что их слишком много. Роща или лесок? Светит в глаза или бьет в глаза? Или, может быть, слепит глаза? И вот, кстати, глаза… Какие они у персонажа, запавшие или ввалившиеся? И как лучше сказать: остро глазый или востро глазый?

Ровно в час дня он закончил работу. Со второго захода он вымучил две страницы, и ему стало еще труднее избавиться от ощущения, что он опять превращается во взвинченного невротика, который три года назад чуть не спалил собственный дом. Он уговаривал себя, что вовсе незачем напрягаться по поводу такой ерунды, как затык из-за кресел-качалок. Главное, чтобы история шла, а она очень даже неплохо идет, но когда он смотрел на экран, каждое слово казалось неправильным. Как будто за каждым из этих слов пряталось слово получше, но показываться категорически не желало.

Может быть, у него начинается болезнь Альцгеймера? Может быть, в этом причина?

– Не будь идиотом, – сказал он вслух, и ему самому не понравилось, как звучал его голос. Гнусаво и хрипло. Скоро он совсем не сможет говорить. Впрочем, здесь ему все равно разговаривать не с кем. Только с самим собой.

Вот и давай, подними жопу и двигай домой. Там жена, дети. Будет с кем поговорить.

Но если сейчас он сорвется домой, то потеряет книгу. Он знал это точно, как знал свое имя. Он вернется в Фалмут, дней через пять почувствует себя лучше, откроет файлы с названием «Биттер-Ривер», перечитает свою собственную историю, и она покажется ему чужой, словно ее написал кто-то другой, и теперь ему надо ее закончить, а он совершенно не представляет, как именно. Если сейчас он сорвется домой, это будет все равно что отказаться от бесценного подарка судьбы, который, возможно, бывает раз в жизни.