Карен Фаулер - Проклятие или дар [Черная книга страшных сказок] [сборник litres]

То есть с мятой картонкой вместо лица, если речь о Генри.

В чем дело, чемпион? – спросил я его.

– Ларец, все вокруг так несчастны.

Людям это свойственно. Не беспокойся из-за них.

– Но они гораздо несчастнее, чем обычно.

Нехорошо, подумал я. Совсем нехорошо. Нужно немедленно сменить тему, пока…

– В чем причина, ларец? Почему они так несчастны?

Все. Опоздал. Раз он спросил, выбора у меня уже не осталось. Параграфы, условия и так далее. Следуя гейсу [15] Гейс ( др.‑ирл . geis, гэльск . geas) – обязательство, запрет или табу, которое человек обязан исполнять. , указаниям вышестоящих властей.

К счастью, я сообразил, что мое Безмозглое Чудо не экипировано соответствующим образом. Ему забыли положить в дорогу коробочку с мозгами.

Ладно , – сказал я, – тут вот какая штука, Генри. Помнишь, когда мы встретились? Я сказал тебе, что я – демон.

– Помню.

А еще я сказал тебе, что я не демон Максвелла. Таким образом я пытался найти способ объяснить очень сложную концепцию. Речь идет об энтропии, и если я попытаюсь объяснить это тебе, то серьезно опасаюсь, что ты не поймешь ни слова.

– Рассказывай!

Ну, ладно. Садись, парень, и держи уши топориком. Напрягись.

Генри постарался изобразить внимание. Выглядел он при этом забавно.

Был такой парень, Максвелл. Физик. Математик. Словом, крупный общественный деятель и любитель дрочить на публике, но это так, между прочим. Никто его за этим делом не застукал. Так вот, его заинтересовал второй закон термодинамики. Тот самый, в котором сказано, что если какая-нибудь штука развалилась, обратно ее не соберешь.

Но Максвелл попытался это сделать. Онанизм на мой взгляд еще никого до добра не доводил. Но даже если и доводил, то в результате получалась только грязь. И если подумать, этот факт так же хорошо иллюстрирует второй закон термодинамики, как и любой другой. В замкнутой системе энтропия – беспорядок, дисфункция, неразбериха, грязь – всегда должна увеличиваться. Отнюдь не случайно, что звезды сгорают и гаснут, кварки перестают дергаться, а твой морозильник сдыхает и начинает работать наоборот. Это в природе вещей. Так сказать, встроено в нее.

Но тут Максвелл говорит: постой. Представим себе ящик с двумя отделениями. Атомы в нем снуют туда и сюда. Турбулентная система. Шторм из дерьма. Как у тебя в спальне, Генри, только без одноглазого мишки. Ладно, пусть медведь остается, если тебе так понятнее. Это всего лишь мысленный эксперимент. А теперь поместим дверцу посреди коробки, в стенке, которая разделяет оба отделения. И демона, сидящего возле дверцы, положив когтистую лапку на дверную ручку. Если хочешь, он мог бы держать твоего мишку. И когда атом свистит мимо него, он решает, пропустить его или нет. Если атом быстрый, а потому и горячий, он открывает дверцу. Если медленный и холодный, не обращает на него внимания. Дверца остается закрытой.

Так, атом за атомом, идет сортировка. Одна половина коробки нагревается, другая остывает.

– А почему это важно? – спросил Генри.

Я удивился. Вопрос был уместным. Более того, жутким. Но, конечно, случайным.

Это важно, Генри, потому что энтропия системы уменьшилась. Был восстановлен порядок без затраты энергии. Нечто вроде магии. Полезное чудо. Оно означает, что вселенная не обязательно прекратит свое существование, превратившись в замороженный блок хрен знает какого дерьма. Есть шанс, что в конце концов все закончится благополучно.

Но отвлекаться рано, Генри. Я не этот демон. Я принадлежу к совершенно другой породе. Я люблю энтропию. Блин, да я просто обожаю ее.

Можешь считать меня фабрикой энтропии. И если демон Максвелла смахивает пыль с резного буфета, и выставляет молочные бутылки за дверь, я крошу этот буфет мясным топориком, а в молочные бутылки разливаю коктейль Молотова. Ясно?

Генри нахмурился, словно на самом деле изо всех сил пытаясь понять.

– Нет.

Что ж, уже хорошо. «Да» серьезно встревожило бы меня.

Подумай сам, Генри, – сказал я. – Я исполняю желания, правильно? То есть в известной степени действую против энтропии. Ну, потенциально. Это реорганизует вселенную согласно желанию одного из ее теперешних обитателей, и увеличивает порядок. Нетрудно предположить, что этот дар обычно расходуется на пустяки. Но на самом деле это совершенно охрененная вещь. Кому не захочется поучаствовать в этом? Ты теперь сам понимаешь, насколько это привлекательно. Но вот отдача убийственна.

– А что такое отдача? – спросил Генри, у которого явно случился умственный запор.

Ну, это, как от ружья, Генри. Когда стреляешь из ружья, тебя отбрасывает назад. Потому что энергии, которая отбрасывает крохотную малюсенькую пулю на тысячу ярдов, хватит и на то того, чтобы сбить куда более крупный объект – тебя, например, и посадить на задницу. Так вот, это делаю я. Только более тонко. Каждый раз, исполняя желание, я накладываю проклятие. И оно весит в тысячу раз больше, чем желание. Я использую вероятностную силу, высвобождаемую желанием, и направляю ее на целый мир в таком масштабе… Нет, не буду хвастать. Однако результат, по-моему, очень неплохой. Хотя, если говорить буквально, как раз наоборот.

Я говорил долго. Специально тянул, зная, что внимания Генри надолго не хватит. Но договорив, судя по движению его лица, я понял, что он пытается думать.

Не надо так напрягаться, Генри , – сказал я ему . – Прошу тебя, не надо. Знаешь, что говорил по этому поводу Оскар Уайльд? Незнание подобно нежному экзотическому цветку. Тронь его, и он тут же нахрен завянет.

– Но… – произнес Генри.

Нет, друг, нет. Так не пойдет. Не надо так издеваться над собой. Лучше пожелай себе чего-нибудь хорошего и отключи мозг. Дома ведь не бывает слишком много щенков, да?

– Нет, но…

Но-но-но-но-ноо-ноо-нооооо! Давай сосредоточимся на том, что нам удается лучше всего. Что прямо сейчас может сделать тебя счастливым? Назови желание, и поехали.

– Но если то, что меня радует, приносит всем вокруг несчастья…

Вот дерьмо! Я сломал Генри. Как это вышло? Казалось, что он целиком отлит из высокопрочной тупости.

Нет, – настаивал я. – Генри. Послушай меня. Быть несчастным – естественное состояние человека. Люди чувствуют себя брошенными, если на них не обрушиваются несчастья. Лиши их этого, и они придумают что-нибудь еще. Эй, помнишь тех мелких пидоров, которые доставали тебя в школе? Сколько их было? Так вот, умножь на миллион и получишь все человечество. Ты ничего им не должен, разве что какую-нибудь мелочишку.

Генри покачал головой. Это означало, что у него в хозяйстве обнаружились безрассудная отвага и до сих пор не дававшие знать о себе яйца, позволявшие ему спорить со мной.