Сергей Милушкин - Заражение

— Эпинефрин, один кубик. Разряд! Дыши, гад! Дыши!

Маша прижалась к его синеющим губам. Вдох-выдох, вдох-выдох.

— Давай, Андрей, ты должен! — слезы текли по ее щекам, она уже не замечала их.

— Нет, — сказал профессор. — Ничего не получается.

Маша задохнулась от гнева и бессилия.

— Давай, сволочь, живи! — что есть мочи, она ударила его по грудной клетке кулаком.

Профессор покачал головой, но в следующий миг он вскочил с кушетки, потому что Андрей что есть мочи заорал на весь этаж:

— Ти-и-игр!

Он приподнялся на руках, его глаза дико вращались, словно он только что сражался с тысячей невидимых врагов.

— Это мы, мы, Андрей, ты в безопасности! — Маша наклонилась к нему. Через минуту его зрение сфокусировалось. Вздымающаяся грудь немного успокоилась.

Профессор стоял посреди кабинета, сложив руки на груди. Потом он словно опомнился, подошел к шкафу, налил в стакан виски и протянул Андрею.

— Кажется, тебе не помешает, — сказал он.

— Не помешает, — согласился Андрей, опрокинув стакан в горло.

Никто ничего у него не спрашивал. Было ясно, что затея слишком опасная, к тому же — полностью антинаучная.

Какого черта, подумал профессор, удивляясь своей выходке. Мало того, публику ежедневно дурят с экранов телевизоров, так мы и сами не замечаем, как начинаем во все это верить. И, более того, полагаться, использовать в повседневной жизни! Он, видимо, с ума сошел, раз ввязался во все это… Да еще и сам предложил! Трошин закатил глаза, шокированный собственным мракобесием. Точно, заразу подцепил, не иначе.

Наконец, отдышавшись, Андрей пришел в себя. Виски понемногу возвращало ему розоватый цвет лица.

— Тигр, — сказал он, вытирая кровь с лица и глядя в окно, за которым наступили сумерки. — За нами приедет Тигр.

— Тигр? — переспросил Трошин. — Похоже, вы… ты… перегрелся. Мы выбрали неверную тактику и стратегию, это моя вина, признаю. Черт мне дернул предложить такое, но глядя на то, что тут творится с утра, немудрено голову потерять. Мария предложила меня под суд отдать. Когда все будет позади и за нами придут компетентные органы, я и сам сдамся. Мне стыдно, что на старости лет, я… человек, который в жизни не верил во всю эту брехню, вдруг стал скрещивать пальцы, если черный кот перебежал дорогу. Андрей, прости. Я…

— Никто нас не спасет, — сказал Андрей. — Органы не приедут. Так что, вам не за что просить прощения. Все гораздо хуже, чем вы можете себе представить.

— Хуже? — не понял профессор. — Куда уже хуже?

— Они хотят убить мою дочь, — сказал Андрей в полной тишине. — Я не знаю, что я видел. Не знаю. Лучше не спрашивайте. Потому что я все равно не смогу это описать. Правда это или неправда, вряд ли это имеет значение именно сейчас. Но если мои видения не галлюцинации, если побоище в городской диспетчерской, которое устроил Антон Морозов — не плод моего воображения, труп женщины в черных лакированных ботинках — не ряженый манекен, а мой друг Стас, бармен из бара «Свобода», только что разбивший бокал от испуга — не странная голограмма, то… минут пятнадцать назад диспетчер службы такси «Вит-Трип» приняла заказ на автомобиль ГАЗ 2330 «Тигр». Курить в салоне запрещено.

Трошин посмотрел на Андрея, словно он только что признался в неизлечимой болезни — со скорбным пониманием. Когда-то давным-давно в университете им преподавали курс психологии поведения человека в экстремальных ситуациях. Классическая защитная реакция, подумал Трошин. Человек сошел с ума. Острое пограничное состояние. Ничего плохого. Гораздо хуже, когда человек молчит, а потом его прорывает совершенно неожиданным образом — он может кинуться на ближнего, нанести увечье, попытаться свести счеты с собственной жизнью — все то, что он наблюдал на мониторе, когда смотрел через камеру видеонаблюдения на толпу в актовом зале. Вероятно, люди по какой-то причине подошли к этому порогу. По какой именно причине — установит следствие. Он в этом не сомневался.

Маша была на грани как раз такого состояния. Трошин снова наполнил стакан виски и протянул ей.

— Выпейте хотя бы немного.

— Маша, один глоток, — сказал Андрей. — Сейчас пойдем наружу, там холодно. Выпей, лишним не будет.

— Зачем наружу? — спросил Трошин.

— Подождем машину на проходной. Чтобы не проворонить.

Профессор покачал головой. Спорить было бесполезно.

— Ладно.

Маша все-таки поддалась, сделала глоток и тут же закашлялась.

— Как вы его пьете, — сказала она хриплым голосом.

— Одеваемся, — скомандовал Андрей.

Профессор нехотя принялся натягивать лыжный костюм.

Подождем полчаса и вернемся. Завтра нас начнут искать, сегодня уже, конечно, вряд ли. Ну ничего, переночуем в палатах, тут слава богу, тепло, есть еда, медикаменты, все самое необходимое, кроме связи.

Он был уверен, что произошедшее — фатальное недоразумение, стечение обстоятельств, которые всегда могут возникнуть при испытании новых видов лекарств. Вероятно, Лукин испугался последствий, а народ разбежался. Охрана? Как могла разбежаться охрана, — он себе объяснить не мог, но не сомневался, что и для этого вопиющего факта объяснение найдется. Всему свое время. Будучи приверженцем бритвы Оккама, он знал, что не стоит усложнять ситуацию нелепыми объяснениями. Все наверняка гораздо проще.

Андрей заметил пустую спортивную сумку в углу кабинета с надписью «Динамо». Подняв ее, он положил внутрь бутылку виски, потом сгреб из холодильники медикаменты, просматривая на этикетках названия.

— Пригодится, — пояснил он.

Профессор кивнул.

— Конечно. Идем.

Он пошел первым, за ним Маша и замыкал колонну Андрей. Они вышли на воздух и сразу зажмурились — мороз на самом деле усилился. Снег шел, не переставая. Двигаясь друг за другом по нечищенной дорожке, они направились к проходной. Рядом тянулись тени карликовых елочек. Фонари, обычно освещающие пространство перед институтом, были выключены, лишь с другой стороны забора мелькал желтый отсвет лампочки уличного освещения.

Трошин поежился, в обычный день за такой непорядок с освещением кто-нибудь точно лишился бы премии. Кто, завхоз Требухов? — думал он, тяжело ступая. Нет, причем тут завхоз. Скорее, кто-то из замов. Тот же Золотов вполне мог проконтролировать. Или Дюжин, правда он в отпуске и наказать его никак не получится. Вот же повезло Ивану Сергеевичу — не хотел ведь брать в ноябре, расстроился. Теперь увидит в новостях завтра, если, конечно, покажут, и подумает: справедливость существует. И по всей видимости, вернется Иван Сергеевич уже директором.

Они дошли до проходной, профессор потянул дверь на себя, сразу бросив взгляд в каморку за стеклом. Обычно там всегда горел яркий свет, за столом сидел дежурный и второй человек, его помощник, который осматривал проезжающие через ворота машины, проверял сумки, если рамка вдруг начинала звенеть. Сейчас внутри никого не было. Пожалуй, Трошин впервые за долгие годы работы в институте наблюдал подобную картину. Это уже не на выговор, а на увольнение тянет, причем по статье. На полу он заметил лыжную перчатку и брошенную склянку — точь в точь как в холодильнике Лукина.