Сергей Милушкин - Заражение

И тотчас, отражаясь от полукруглых сводчатых стен, отовсюду полился хриплый голос, который Андрей тотчас же узнал. Ему даже не нужно было смотреть на алтарь. Говорил Лукин. Хриплым торжественным голосом.

— Братья и сестры. Сегодня настал великий день пробуждения и единения. Сегодня мы все ощущаем себя частью одного целого. Мы вернулись в лоно Церкви судного дня и дождались суда. Все, кто сегодня с нами, весь город, от мала до велика, теперь бессмертны и вечны. Мы слышим друг друга, будто всегда так и было. Мы не задаем вопросы, потому что у нас нет вопросов. Мы не спешим домой, потому что наш дом теперь всюду. Наша задача — разнести благую весть по всему миру. Никто не сможет столкнуть нас с праведного пути, помешать свершиться страшному суду, на который мы избраны не в качестве подсудимых, но в качестве судей.

Толпа, покачивая головами, ловила каждое слово, хотя Андрей не сомневался, что все то же самое они слышали в своих головах. Потому что он тоже это слышал: чужие мысли, словно насильно царапали его мозг изнутри.

— Однако, среди нас, — продолжил Лукин, высверливая толпу взглядом, — есть те, кто не принял нашу веру. Они хотят нам помешать и пришли сюда не для всеобщей молитвы, а для того, чтобы помешать нам. Среди нас есть отступники! Найдите чужака и предадим его огню!

Андрей не сразу понял смысл сказанных с возвышения алтаря слов — он быстро огляделся, и все стоящие рядом с ним тоже начали оглядываться. Мысли, множество чужеродных мыслей ощупывали его, желая убедиться, что он свой. По какой-то причине его не схватили сразу, видимо среди множества людей, или кем стали эти существа — им было сложно определить, кто же здесь свой, а кто — чужак.

— Пусть же он выйдет сам! — взревел голос. — Потому что сейчас свершится Суд!

Андрей увидел, как железные клешни статуи, мерзко скрежеща, начали подниматься. Плащаница с телом, лежащим на них, грозила вот-вот скатиться в огненное чрево. Он судорожно оглядывался по сторонам.

Оксана вздымала руки к уродливой голове быка и, кажется, неистово хохотала.

Не было и речи о том, чтобы перебить всех шокером. Даже если он начнет махать им во все стороны, не продержаться и минуты.

— Выходи же на свет, ибо сейчас случится Суд! — взревел голос в микрофон.

Пол содрогался от сотен ног.

— Мы видим тебя, лжец! Грешник, иуда, предатель!

Вдруг Андрей заметил движение толпы возле алтаря. Это было похоже на омут — тела двигались в унисон, становясь плотнее друг к другу, руки начали подниматься, они образовали довольно широкий круг, внутри которого, как показалось Андрею, оказалось несколько человек. В суматохе и толчее он слабо видел, что именно там происходит.

Внезапно меж серых тел мелькнула тень — быстрая и грациозная. Человек двигался на удивление быстро и ловко, уклоняясь от тянущихся к нему рук с растопыренными пальцами.

Андрей замер. Человек бежал прямо на него.

Руки статуи с головой быка продолжали подниматься — кажется еще мгновение и огонь перекинется на плащаницу, и тело неумолимо скатится в пылающее чрево. Тогда все. Конец всему.

Если это Саша… если это она завернута в полотно.

Повинуясь инстинкту, Андрей дернулся, пытаясь спасти дочь, и в этот миг жутка боль пронзила его мозг.

«Взять его», — полыхнула в голове команда. — «Сжечь! В огонь!»

Андрей остановился.

Команда относилась к человеку, за которым, толкая и мешая друг другу, ринулась половина церкви. Будь они немного поумнее, не мешай друг другу, задержать беглеца было бы гораздо легче. Но тот, работая локтями, с перекошенным от напряжения лицом, пробирался сквозь толпу словно рыба.

Его все равно поймают и бросят в огонь, затолкают в печку, Андрей в этом не сомневался. Но… он вдруг понял, что нужно выбирать. Или дочь или бегущий незнакомец, которого он, вполне возможно, успеет спасти.

Он не успел даже подумать, как ноги сами понесли его к уродливой статуе. Изнутри его вырвался крик, взметнувшийся к сводчатому потолку — крик раненого зверя. Теперь он ничего не видел — ни раскачивающихся вокруг голов, ни огромного креста над алтарем, ни бегущего незнакомца, ни даже расступающихся перед ним людей. Все внимание обратилось к одной точке — раскаленным внутренностям Молоха, готового вот-вот поглотить Сашу.

Еще сантиметр и будет поздно. Она даже не шевелится. Может быть, они ее убили, так было бы гуманно. Время замерло. Серые лица вокруг вытянулись в искривленный коридор — провожая его взглядами, тела сходились за ним, словно воды Красного моря за Моисеем. Добравшись до статуи, он готов был ринуться вверх, хватаясь за раскаленное туловище, достать сверток, вырвать его из смертельных объятий Молоха, когда он, медленно и неумолимо, словно дразня, скользнул в раскаленную оранжевую утробу.

По телу его заскребли руки, сдирая одежду, царапая кожу, вырывая волосы — они хрипели, дышали на него вонючим смрадом, спутывая ноги веревкой.

— Мы взяли его, — услышал он чей-то голос.

Он потерял ощущение реальности в тот миг, когда увидел над собой ее лицо. Лицо Саши. Но это была не она. Это была…

— Грузите его, — сказал Лукин. — Второго поймать и привести. У нас есть час до начала. Еще нужно добраться.

Его подхватили чьи-то руки. Теплый воздух сменился холодом. Он почувствовал, как на лицо садятся и тают снежинки. Вокруг стояла тишина.

Андрей открыл глаза. Пахло паленой пластмассой. Вонь, которая его разбудила, становилась все сильнее. Нужно было что-то делать. Что-то предпринять. Но…

Это был кинотеатр. Тот самый. Тот самый, ИХ кинотеатр.

Андрей сидел на заднем ряду. Внутри было холодно. Сверху — через весь зал, расширяясь, светил луч проектора, хотя экран был пуст.

Он закрыл глаза, снова открыл их. Ущипнул себя.

На экране загорелась надпись: МОЛЕК.

В дверь сбоку постучали — сначала не сильно, но через минуту стук стал почти непрекращающимся.

— Откройте, полиция, — донесся до него грубый голос. — Немедленно откройте, или мы будем ломать дверь!

— Папа? — услышал он голос в голове.

Андрей встрепенулся как от удара током.

— Ты пришел за мной. Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя.

Он попытался встать с кресла, но не смог. Горло перехватил спазм.

Изображение вдруг завертелось, из-под экрана поползли языки пламени, облизывая белый пластик.

— Саша… — выдавил он из себя, — ты где? Ты где, ответь!

Стук в дверь усилился, теперь в нее били ногами, выкрикивая ругательства.

— Хорошо, что ты пришел, папа. Потому что иначе я бы умерла. Понимаешь? — ее тихий голос без единой эмоции звучал жутко. Он вдруг почувствовал, что у него трясутся руки.

— Саша, я здесь! Скажи, где ты и я…

— Я тоже здесь, папа. Я здесь и везде. Я теперь везде, понимаешь? Вокруг, внутри, снаружи, — везде! И я хочу быть везде, я хочу проникнуть в каждую живую клеточку этого мира! Я хочу их всех убить.