Сергей Милушкин - Заражение

— Я всего лишь оставил визитку, — сказал внезапно пересохшими губами Лукин. Он только что думал в нелестном свете про Коптева, раздающего визитки бога на земле — и кто он такой, чтобы судить других. Чья рука двигала его рукой, когда он набирал номер Лезнера, выпрошенный у Трошина…

— В любом случае, на мой взгляд, он справится. Я посмотрел его медицинскую карту, — Коптев кивнул на экран компьютера. — Учитывая, что он пил почти год не просыхая, у него здоровье как у студента физкультурного института. Продуктов распада этанола не обнаружено, фосфатидилэтанол, который держится в крови до трех недель — на минимальном уровне. Так, что у этого парня есть запас пороха, о котором, он, возможно, не знает сам. И… эта его особенность… Он уникальный. Как и его дочь.

— Возможно… — сказал Лукин. — Время покажет.

Но он знал, что боль, эта главная сигнальная система, — душевная, не физическая боль, сидит где-то внутри него и как она отразится, сумеет ли Лосев совладать с ней, направить в нужное русло, — зависит только от него самого.

Андрей столкнулся с Машей на следующий день в столовой. В меню значился борщ, гречневая каша и грудка индейки, овощной салат из свежей капусты, огурцов и помидоров, заправленный оливковым маслом, компот или чай на выбор с булочкой. Почти как в обычной столовой, — подумал Андрей, отходя с подносом от стойки — только платить не надо. Тут же стоял стол с фруктами, как только что-то заканчивалось, работники кухни выносили новые.

Погруженный в свои мысли, он чуть не налетел на девушку — она только вошла и теперь озиралась — новое место сбивало ее с толку. До сегодняшнего дня завтрак, обед и ужин доставляли им в палаты. Выглядела она смущенной, как и в тот первый раз, когда попросила у него ручку.

— Ой, — сказала она. — Я вас чуть не сбила, простите!

Андрей, увернувшись, поставил поднос на ближайший свободный столик.

— Не успели. Я проворный. — Он улыбнулся. — Там, — указал он рукой в угол зала, — можно взять поднос, потом идете к стойке, накладываете до отвала самого вкусного сколько хотите, можно хоть бидон картофельного пюре, никто слова не скажет, заливаете все это подливой, не забываете пару рубленых бифштексов, салат из морепродуктов, черный кофе, свежесмолотый и свежесваренный сорта арабика.

Она улыбнулась, инстинктивно приложив руку к пояснице.

— Да, побаливает, — сказал Андрей. — Мне уже полегче, значит и у вас скоро пройдет. Поднос помогу дотащить.

— Я смотрю, ваш выбор слегка отличается от того, что вы мне расписали.

— Это вам для аппетита. Но пюре там и правда есть.

Маша кивнула и направилась за подносом.

На светлой стене столовой, выдержанной в футуристическом стиле, как и весь третий корпус, висели салатовые стрелочные часы, квадратные и круглые пластиковые столики окружали оранжевые и зеленые стулья — очень удобные, как успела оценить все еще побаливающая после укола поясница.

Удивительный контраст по сравнению с административным зданием, где они подписывали договор — там каждый уголок, каждый квадратный сантиметр дышал прошлым, совком, пахло давно ушедшей страной СССР и даже деревянный герб, висевший, наверное, со дня основания института, никто не собирался снимать. Андрей тогда подумал, что все исследовательские институты похожи — в них десятилетиями ничего не меняется, они как саркофаги, хранят одни им известные тайны.

Каково же было его удивление, когда они попали в третий корпус, снаружи, — совершенно точная копия первого, но зато внутри… ультрасовременный научный центр, какие он видел только по телевизору.

Маша подошла через несколько минут — ее выбор ничем не отличался от выбора Андрея.

— А мы любим одно и тоже, — сказал он, кивая в сторону подноса. — Кстати говоря, я компот не очень. В десятом классе проиграл спор и пришлось выпить три литра варева из сухофруктов. — Он скривился. — Знаете, зачем детям дают этот компот?

Она покачала головой:

— Нет.

— Чтобы желудок хорошо работал. Понимаете?

Маша рассмеялась.

— И вы…

— Ага. Поэтому компотом могу поделиться совершенно бескорыстно, если вдруг вы его любите по какой-то причине.

— Спасибо.

Андрей поднял стакан с мутноватой коричневой жидкостью.

— Ну, за то, что мы прошли.

Ее брови взлетели вверх.

— А мы прошли? Ура!

— Списки висят на стенде, рядом с кабинетом Лукина.

— Много выбыло?

Андрей ковырнул довольно аппетитную грудку индейки.

— Я не помню, сколько было вначале, полностью списка я не видел, но по ощущениям, человека четыре ушло. Впрочем, могу и ошибаться. Остался тридцать один человек.

— А было тридцать восемь, — сказала она, быстро взглянув на него.

— Откуда вы знаете? — удивился Андрей.

— В первом корпусе мне было так страшно, что для отвлечения вместо баранов считала людей. Я тогда подумала, почему не сорок, а только тридцать восемь? Где еще двух потеряли…

— Значит, минус семь человек.

— Как думаете, мы справимся? — вдруг спросила она. — Честно говоря, я согласилась на это… эту… работу только не подумайте что-то…

Андрей покачал головой.

— Увидела объявление в интернете, я как раз попала под сокращение. Наше предприятие… в общем я работала в кафе «Троица» официанткой. И его закрыли. Кажется, на том месте будет новый торговый центр, старое здание сносят. Я ухаживаю за отцом, он после инфаркта, денег катастрофически не хватает. Муж отказался помогать, сказал, чем быстрее помрет твой папаша, тем быстрее продадим его халупу. Отцу сказала, что еду на курсы повышения квалификации и потом меня возьмут на высокооплачиваемую работу. А пока за ним соседка смотрит, хорошая женщина, на пенсии.

— А муж? Так просто отпустил?

— Он полицейский. Я сказала, что отдам ему все деньги. Он будет ждать меня в понедельник на своем козле возле ворот, чтобы довезти до банка, — она улыбнулась через силу. — Но я не отдам ему ничего. Ни копейки. Перед тем, как приехать сюда, я написала заявление в суд о разводе. Он еще не знает.

Андрею показалось, что она недоговаривает, но вытягивать клещами не стал. С этим кафе, где работала Маша, у него было связано множество воспоминаний, большей частью не слишком трезвых. Он любил там писать статьи на портал и рассказы, потому что атмосфера старого кафе с высокими потолками, изящными колоннами с ажурной лепниной, головами львов на входе, резными ручками и мраморным полом, хочешь не хочешь — настраивала на творческий лад. Однако вот уже больше года он предпочитал «Троице» бар «Свобода» — по простой причине: в кафе ему было не с кем поговорить.

— Я начал писать там свою книгу, в «Троице», — сказал он. — Зимой, как раз перед Новым годом. После того как… — он осекся и замолчал, ковыряя вилкой гречневую кашу.