Йон Линдквист - Движение. Место второе

Утреннее солнце уже пару часов пробивалось через забранное решеткой окно, когда за мной наконец пришли, чтобы выпустить. Было уже больше восьми часов, и ехать в Копенгаген было поздно. Да и бессмысленно. Мне сказали, что по почте мне придет повестка в суд. Я подписал какие-то бумаги.

Когда я стоял у стойки, за которой вчера у меня отобрали вещи, дежурил уже другой полицейский, и он тоже заинтересовался напальчником.

– Что это такое?

– Напальчник.

– Для чего он?

– Наркоту прятать.

Шутку не оценили, но все-таки выдали мне назад вещи, я подписал новые бумаги и покинул изолятор временного содержания Кронобергс-хэктет.

Утром на парковке почти не было автомобилей, и она казалась огромной. Хотя я провел в камере всего полсуток, возможность просто идти по улице в любую сторону, куда хочу, казалась волшебством. Я без сомнений назову свое тогдашнее состояние счастьем – этим чувством я наслаждался впервые за долгое время.

На площади Сергельс-торг я стоял у парапета и смотрел на подростков, которые выделывали разные трюки на скейтборде. Я смотрел на город по-новому, он казался даром, которым меня наградили, чтобы я мог им наслаждаться. Я подумал, что это чувство скоро может испариться, а ведь хотелось удержать его как можно дольше.

Я выпил кофе с молоком и съел круассан в кафе с видом на стеклянную стелу в фонтане. Когда я сидел и смотрел на нее, мне пришло в голову, что я на самом деле никогда ее не видел и не замечал, какое это странное творение. Наверняка созвали не одно совещание, прежде чем приняли решение слепить это уродство. И чем только люди занимаются!

Я провожал взглядом людей, спешащих по своим делам, сонных и не очень, с сумками и без, и испытал необычный прилив нежности. Как будто я смотрел фильм и любой прохожий был таким актером второго плана, за которого всегда немного болеешь.

Только встав из-за стола, я понял, как хочу спать. Я не спал всю ночь, и в голове гудело. Ощущение счастья не исчезало, пока я шел вдоль улицы Свеавэген по направлению к улице Лунтмакаргатан. Я боялся снова оказаться у себя дома, во дворе и в зоне действия давления. Возможно, по возвращении домой меня также накрыла бы волна сожаления о пропущенном чемпионате, стоило только вернуться к своей нормальной ненормальной жизни. Путь из тюрьмы до дома был только передышкой, и мне пришлось заставить себя набрать код и открыть ворота.

Уже на лестнице я заметил, что что-то не так, и мое подозрение подтвердилось, когда я зашел во двор. Давление исчезло. Голубое небо, которое раньше лежало на крышах как крышка, теперь было высоким и открытым.

Я шел через двор к своей лестнице, и тут под ногами захрустело. По асфальту было рассыпано что-то похожее на щебень. Я присел на корточки, подобрал несколько кусочков и тщательно их изучил.

Насколько я мог судить, пара кусочков были осколками цемента. Другие вызвали затруднения, и пришлось помять и раскрошить их, чтобы понять – это оконная шпатлевка.

Я проспал весь день на свободе. Я был морально вымотан, так что когда проснулся в сумерках, то только сходил в туалет, а затем снова заполз на матрас и заснул. Лишь в восемь часов вечера я проснулся по-настоящему оттого, что что-то стукнуло по крыше.

Я лежал, натянув одеяло до подбородка, и прислушивался. Было слышно, как что-то скользнуло по крыше, а потом раздался слабый звук, как будто что-то упало на землю. Мягко, как подгнивший фрукт. Мысль о фрукте потянула за собой осознание, что я голоден как волк, так что я пополз к холодильнику, открыл его и прищурился от яркого света. В холодильнике нашелся хвостик вареной колбасы, полбанки брусничного соуса и тюбик рыбной икры, который был уже настолько выжат, что содержимого хватило максимум на один бутерброд. В ящике для овощей одиноко лежала скрюченная морковочка. Я взял остатки колбасы, окунул в брусничный соус и съел без всего. Голод скорее усилился, чем отступил, поэтому я оделся, чтобы пойти в магазин. Купить картошки. Мне надо было купить картошки. Я никогда ее не варил, но наконец пора была перешагнуть эту границу в мир взрослых. Картошка. Само слово дышало зрелостью и самостоятельностью.

Когда я вышел во двор, было темно – вероятно, фонарь погас из-за того же движения, из-за которого отвалилась оконная шпатлевка.

Мой путь вниз по лестнице освещался только окнами соседей, и я чуть было не наступил на что-то, что лежало на самой нижней ступеньке.

Сначала я подумал, что это камень, но, когда присел и пригляделся, увидел, что это птица. Маленькая птичка. Никогда не разбирался в птицах, к тому же было темно, но, может, это был… зяблик? Я потрогал птичку ногой, но она не шевелилась.

Несмотря на то, что птичка была мертва, она выглядела совершенно невредимой, поэтому маловероятно, что это были проделки чьей-то кошки. К тому же я никогда не видел кошек во дворе. Я подумал, что птицы должны иногда умирать и от старости – это-то и произошло с этой птичкой. На самом деле странно, что мертвые животные обычно не попадаются нам на глаза.

Ногой я сбросил трупик несчастного создания с лестницы и пошел через двор. Не успел я пройти и пары шагов, как обнаружил у ног еще один темный комочек. Еще одна птица. Только теперь я связал глухой стук, который услышал раньше, с тем, что видел теперь, поэтому решил обогнуть дом и подойти к тому месту, где мне послышался звук.

Догадка была верна. На асфальте распласталась чайка. Ее белые крылья светились в темноте, и когда я понял, что она еще жива, то почувствовал во рту кислый привкус. Кончики крыльев судорожно подрагивали, и она задыхалась, открывая и закрывая клюв. Когда я присел на корточки рядом с ней, ей удалось немного повернуть голову и издать шипящий звук. Черный глаз отразил вечернюю звезду, и я взглянул на небо – понять, что произошло.

Небо выглядело как обычно: темно-синее полотно, пронзенное булавками звезд, и на нем не было видно ничего, что могло бы объяснить, почему вдруг оттуда падают птицы. Чайка у моих ног шипела, пищала и скребла крыльями вперед-назад.

Могу ли я это сделать?

Нет, я не смог заставить себя взять птицу и свернуть ей шею, хотя было понятно, что она мучается. Я поднялся, и, когда пошел к выходу, у меня закружилась голова. Остановился и обернулся. Ужасно было наблюдать, как чайка лежит там одиноким пятном в темном дворе и мучается. Я знал, что это белое пятно навсегда врежется мне в память, если я что-нибудь сейчас не сделаю.

Долго не раздумывая, я пошел к прачечной. Это было легко, будто меня несла туда беговая дорожка. Я отпер дверь, включил свет и зашел. Взгляд сразу выхватил дверь в душевую. На ней что-то висело. Записка.

«Временно закрыто на ремонт» – было написано в записке аккуратными печатными буквами, которые я сразу узнал, потому что такими же буквами было написано объявление о продаже телевизора, так что записка наверняка была делом рук женщины из Пары мертвецов. Я сделал глубокий вдох и потрогал ручку двери. Дверь была заперта. Приложил ухо к двери и прислушался. Ничего не услышал, но, когда закрыл рукой второе ухо, показалось, что я слышу какое-то колыхание, как будто волны накатывают и отступают.