Александр Матюхин - Самая страшная книга 2021 [сборник litres]

– Едут, барин! – сказал Егорыч и указал рукавицей в сторону восточной околицы. – Кажись, они. Кому ж еще быть-то?

– Они, конечно, – сказал Сорокин, не повернув головы. Внезапно ему стало страшно делиться чудом, найденным в избе старосты, с другими. Может, не стоило ничего предпринимать, звать на помощь, пытаться вернуть status quo . Чудо не потерпит такого с собой обращения. Его следовало спрятать и беречь, укутать покоем покинутой деревни и ждать, когда оно само соблаговолит отплатить сторицей за все потери.

Звон колокольчика стремительно приближался. Егорыч вышел на дорогу, замахал руками, привлекая внимание. Сорокин остался сидеть на завалинке, оцепеневший от холода и тоски. Тройка гнедых, источник гордости и непрерывного бахвальства их владельца, остановилась посреди занесенной снегом улицы. От коней валил пар. Возок, который тащили они, знавал лучшие времена, но с задачей, возложенной на него, пока справлялся – внутри было тепло даже в самые лютые морозы. Сорокину не раз и не два доводилось в нем кататься. Тяжело вздохнув, он все-таки поднялся и пошел встречать гостей.

– Здравия желаем, ваше благородие! – поздоровался кучер, нахохлившийся на козлах. Сорокин кивнул в ответ. Он никак не мог запомнить имени этого плечистого бородача. Дверь возка распахнулась, и из темного горячего нутра с грехом пополам выбрался Илья Николаевич Комаровский, сосед и друг Сорокина, богатейший помещик уезда, который владел почти тремя сотнями крепостных, служил некогда в Петербурге и имел с тех пор связи. Подобно своему кучеру, был он могуч и широк в плечах, но с полным веселым лицом и кривым носом, тонущим в пышных усах. Поговаривали, что нос ему испортил в Петербурге муж одной дамы, с которой у Комаровского по молодости вышел конфуз. Впрочем, сам хозяин носа утверждал, что сломал его, поскользнувшись спьяну на ступеньках ресторана Пьера Талона на Невском проспекте.

Комаровский игриво подмигнул встречающим и, обернувшись к возку, помог выбраться своей спутнице. Сердце у Сорокина упало. С супругой Комаровского, Пелагеей Никитичной, он никогда не ладил. Была она на несколько лет моложе мужа, умна, образованна и до сих пор красива, но высокомерна и самолюбива до невозможности. Легче легкого было угодить ей в немилость и стать объектом уездных сплетен и насмешек – ничто не удавалось госпоже Комаровской так хорошо, как распускать уничижительные слухи о недругах. Впрочем, немало преуспела она и в наведении порядка в имении своего мужа: крепостных порола нещадно за любую провинность, выгодно торговала лесом, разбивала фруктовые сады, в которых выращивала на продажу не только яблоки и груши, но и персики с абрикосами.

Пелагея Никитична часто сопровождала супруга на охоте, одеваясь для этого в мужское платье. Илью Николаевича подобное непотребство, казалось, не волновало вовсе. Вот и сегодня она щеголяла в волчьем полушубке и синих суконных шароварах, заправленных в высокие сапоги. Из приличествующего даме на ней был только шерстяной красный платок.

– Мое почтение, сударыня, – поклонился Сорокин. – Добро пожаловать!

– Здравствуйте, Алексей Максимович. Рада видеть вас в добром здравии.

– Ну, показывай-рассказывай! – Комаровский, пропустив любезности, сразу перешел к делу. – Что тут у тебя стряслось?

– Да сами, пожалуй, видите, – усмехнувшись, Сорокин обвел рукой замерзшую, недвижную деревню вокруг. – Оставили меня мужички. И скотину увели, и собак, и кур даже.

– Эдак-то они далеко не уйдут. Тем более зимой. Нагоним! – отмахнулся Комаровский. – Не изволь сомневаться, Алексей Максимыч, вернем и научим их уму-разуму.

– Вот здесь и загвоздка, – сказал Сорокин. – Такая загвоздка, что не объяснить. Только показать могу. – Он на мгновение замялся, потом мотнул головой в сторону дома старосты Кузовлева. – Прошу за мной.

У крыльца ждал Егорыч. Красное лицо старика было насуплено и сурово. Он не одобрял, ох как не одобрял решение своего барина обратиться за помощью и советом к соседям. По мнению приказчика, хоть Сорокин его и не спрашивал, следовало послать весть о случившемся в епархию и ждать оттуда ответа, а до той поры хранить все в тайне. Кузовлевскую избу надлежало заново освятить, запереть, заколотить окна, трижды обойти посолонь с иконами и молитвами, затем сжечь, а пожарище засыпать солью. У старика не имелось никаких сомнений насчет того, кто сотворил чудо, ждущее их внутри. Недаром он захватил с собой молитвенник.

– Здесь жил староста, – сказал Сорокин, поднимаясь по ступеням. – Иван Кузовлев. Толковый мужик, деловитый и надежный. Никогда прежде не подводил ни меня, ни отца, царствие ему небесное.

– Разбаловали вы их, Алексей Максимович, – сказала Комаровская, поднимаясь следом. – Отвыкли они у вас от страха Божьего, вот и вздумали, будто сами себе хозяева.

– Может быть, и так, – сказал Сорокин, открывая тяжелую дверь. Он провел гостей через сени в горницу – большую и светлую, но совершенно пустую. Здесь не осталось ни единого следа человеческого пребывания: ни икон, ни ложек, ни чугунков, ни тряпок. Даже пол был подозрительно чист, и единственные следы на нем принадлежали Сорокину.

Дом уже давно не топился, а потому бревенчатые стены горницы успели покрыться инеем. Но в бледном свете, льющемся из окон, под слоем инея можно было различить надписи, окружающие красный угол и дальнюю дверь, закрытую почему-то на задвижку. Кривые, разлапистые буквы, старательно выведенные углем, складывались в странные слова, каких прежде Комаровскому видеть не приходилось. Прищурившись, он попытался прочесть хоть что-то, но смысл написанного ускользал от него.

– Пустое, – сказал Сорокин. – Тут полная тарабарщина, ничего не разобрать. Егорыч вон считает, что это заклинания.

– Конечно, заклинания, барин! – с жаром согласился старик. – А как же иначе?! С дьявольских слов записанные. Явился нечистый ночью к какому греховоднику и нашептал на ухо.

– Ясно. – Сорокин с усмешкой перевел взгляд на Комаровских. – Я тут позавчера целый день просидел, все надеялся разобрать надписи. Безуспешно. Это не похоже ни на один известный мне язык.

– О, узнаю Алексея Максимовича! – фыркнула Комаровская. – У него сотня душ сгинула, а он каракули на стенах читает.

– Мало ли у мужиков странностей? – подхватил Комаровский. – Может, они и в самом деле это намеренно сочинили, чтобы тебя, дружище, отвлечь от погони?

– Сомневаюсь, – сказал Сорокин. – Сейчас поймете, почему.

Он шагнул к запертой на задвижку двери в дальней стене горницы. В шестистенке она могла вести как в соседнюю комнату, так и в крытый заулок между двумя срубами. Загадочные надписи окружали ее со всех сторон, красовались даже на досках пола, но на самой двери не было ни одной буквы – как, впрочем, и инея.