Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

В течение недели ешь только овес и редиску.

Когда Луна войдет в свою следующую четверть, ты будешь свободно владеть чужим языком.

– Ты меня напугал, – говорит Нора, широкими шагами входя в дом, а затем разворачиваясь ко мне на каблуках. Ее волосы расплелись из косы, темными прядями прилипли к шее, щеки раскраснелись от мороза, и на их фоне особенно яркими кажутся белки глаз.

– Прости, – отвечаю я.

Она поднимает брови, словно ждет более подробных объяснений. Та мягкость – даже нежность, с которой Нора относилась ко мне в ту первую ночь после того, как нашла меня в лесу, исчезла. Сменилась недоверием, сомнением. Даже страхом, возможно.

Похоже, в ее глазах я становлюсь злодеем.

– Что ты там делал, в лесу? – спрашивает она.

У меня дрожат руки, и я сжимаю кулаки, чтобы она этого не заметила.

– Увидел, что Ретт и остальные удрали из лагеря, – говорю я. «Правду, говори ей только правду». – И я пошел следом за ними.

– Зачем? – задает следующий вопрос Нора, и у нее на переносице появляются тонкие вертикальные черточки морщин.

– Я им не верю, – повторяю я, что уже говорил прошлой ночью. У моих ног успела натаять целая лужа, но я не спешу снимать ботинки. Не знаю, разрешит ли мне Нора еще раз остаться у нее. Хочет ли она вообще видеть меня в своем доме. Верит ли она мне. – Увидел костер, увидел тебя и решил убедиться, что с тобой все в порядке, – добавляю я.

Нора прищуривает глаза, она словно поражена чем-то и при этом испытывает боль.

– Тебе не нужно было идти за мной, – говорит она. – Или защищать меня.

– Знаю.

И я действительно знаю. Она не слабая, не хрупкая, почти ничего не боится, и характер у нее железный. Нора – она как буря, что срывает крыши и валит деревья. Все так, но мне нужно было убедиться, что она в безопасности. Необходимо было находиться ближе к ней. Только рядом с ней одной меня отпускает ощущение пробирающего до костей холода, отпускают мучительные воспоминания о лесе. Она разгоняет тьму, всегда стараясь докопаться до сути.

Нора шумно выдыхает воздух и скрещивает руки на груди.

– Где ты был сегодня утром? – спрашивает она.

– Не спалось.

Она поджимает губы, не веря мне.

– Я шла вдоль озера по твоим следам, – признается Нора. Ее волк поднимает голову с пола и нюхает воздух, учуяв незнакомый запах, затем вновь кладет голову на лапы. – Зачем ты ходил на кладбище?

Я впервые отвожу взгляд, впервые не хочу говорить то, о чем она хочет знать. Просто не знаю, как объяснить ей, что я помню, что чувствовал. Ведь это всего лишь осколки воспоминаний, но они колют, обжигают, как только я пытаюсь сосредоточиться на них.

– Мне кажется, я был там в ту ночь, – отвечаю я. И это единственное, в чем я, пожалуй, полностью уверен.

– И ты стоял у могилы Уиллы Уокер?

Слепящая боль начинает пульсировать у меня под веками.

– Да.

– Почему именно возле ее могилы?

– Я не знаю, – сердце грохочет у меня в ушах, огненная лава готова выплеснуться сквозь трещины в моем черепе. – Но мне кажется, что я был там не один.

– Там были те парни, что жгли костер сегодня ночью, да? – спрашивает она.

Я молча киваю.

– И Макс тоже? – спрашивает Нора, и этот вопрос ударяет меня в грудь, словно кончик остро заточенного лезвия.

Макс.

Я вздрагиваю, услышав его имя.

– Ты помнишь его? – продолжает Нора.

Я трясу головой, идущий от печки жар вдруг кажется мне невыносимым, а воздух в комнате слишком плотным, чтобы его можно было вдохнуть.

– Нет, – произношу я вслух. Лгу. Лгу легко и быстро.

– Он умер, Оливер, – говорит Нора, покачивая головой, и мне хочется сказать, что не был я там, не был, и не имею к этому никакого отношения. Хочу сказать, но не могу, потому что ни в чем не уверен, а холодный взгляд Норы ранит меня сильнее всего. Ранит, потому что я могу оказаться злодеем с бессердечным взглядом, злобным смехом и тайнами, спрятанными глубоко-глубоко в черной душе.

Она боится меня – кто я есть на самом деле, боится, что я мог совершить.

Возможно, так и должно быть.

– Я хотел бы… – свой голос я ощущаю как лезвие бритвы, которое проводит линию, отделяющую ложь от правды. – Жаль, что я не могу вспомнить, – с трудом договариваю я.

Нора прижимает к вискам ладони – блестит в отсветах огня кольцо на пальце. Она не знает, чему верить.

Я не должен быть здесь. В ее доме. А она не должна верить мне.

Я тянусь к двери, толчком открываю ее, впуская в дом порыв ветра, который хлещет по стенам, по занавескам, по длинным шелковистым волосам Норы. Я не говорю «прощай».

– Постой, – слышу я за спиной ее голос.

Обернувшись, вижу, что Нора подошла ближе и стоит сейчас в паре шагов от меня.

– Куда ты собрался? – спрашивает она.

– Я не знаю.

Нора смотрит в пол. Я не хочу, чтобы она приказала мне уйти, но знаю, что именно так ей и следует поступить. Она должна вытолкать меня прочь, запереть за мною дверь и сказать, чтобы я никогда больше не смел возвращаться сюда.

Она поднимает свои карие глаза и, хотя в них сохранилась еще тень неуверенности и недоверия, говорит:

– Ты можешь остаться здесь. Оставайся столько, сколько захочешь.

Я отрицательно трясу головой, но она обрывает меня раньше, чем я успеваю возразить.

– Это мой дом, – она сглатывает и добавляет: – И я хочу, чтобы ты остался.

Сердце у меня грохочет так, что вот-вот пробьет грудную клетку. Думаю, что этот стук слышен даже Норе.

Когда же я смотрю на нее, у меня внутри все сжимается и начинает ныть. Я должен сказать ей правду. Признаться, что помню о событиях той ночи достаточно, чтобы у нее были причины опасаться меня. Что ничего хорошего в ту ночь на кладбище у озера не произошло. Что где-то в глубине моей памяти похоронены воспоминания, которые пугают меня.

Я должен сказать ей все это, но и остаться здесь мне очень хочется. Да-да, больше всего на свете мне хочется остаться с Норой. Я не хочу быть один. Не хочу, чтобы наметившаяся внутри меня трещина расширялась, не хочу, чтобы океан одиночества поглотил меня. Я не хочу утонуть в нем.

И чтобы Нора утонула, тоже не хочу. Не хочу, чтобы она задохнулась от той же самой боли, которую мы оба – каждый из нас – прячем глубоко в себе.

И потому я молчу, не разжимая губ.

Я закрываю дверь, и ветер утихает. Опадают занавески, распущенные волосы Норы опускаются на плечи. Мои руки слегка дрожат, а сам я делаю шаг навстречу ей. Дыхание становится прерывистым, оно когтями царапает изнутри мои ребра. Руки хотят протянуться к Норе, притронуться к ее ладони, скользнуть по длинному предплечью, остановиться над ямочкой ключицы. Сердце приказывает мне уйти, но я не хочу слушаться его.

Я хочу позволить себе ощутить, чего не ведаю, не понимаю. Невидимые крылья трепещут в моем горле, я чувствую покалывание в кончиках пальцев.