Энн Райс - Меррик

– Не осуждай себя за это. Неужели ты считаешь, что предназначение людей – познать горечь и одиночество, какие я испытал в последние годы своей смертной жизни? Не думаю. Как все существа, мы созданы для того, чтобы жить до расцвета. Все остальное – духовная и физическая катастрофа. В этом я уверен.

– Не могу с тобой согласиться, – скромно согласился Луи. – Назови мне хоть одно племя на земле, где не было бы старейшин. А сколько произведений искусства и открытий созданы стариками! Рассуждая так, ты похож на Лестата, разглагольствующего о своем Саде Зла Мир никогда не казался мне безнадежно жестоким.

Я улыбнулся.

– Ты веришь очень многим вещам и в то же время из-за своей вечной меланхолии отрицаешь ценность всего, что узнал. Стоит только слегка надавить на тебя, чтобы это понять.

Луи кивнул.

– Я во многом не могу разобраться, Дэвид.

– Может быть, нам и не следует в этом разбираться, и не важно, старики мы или молодые.

– Наверное, – согласился он. – Но сейчас очень важно, чтобы мы оба дали торжественную клятву. Мы не нанесем вреда этой уникальной жизнелюбивой женщине. Ее способности не ослепят нас. Мы удовлетворим ее любознательность, будем к ней справедливы, станем ее защищать, но никогда не причиним ей даже малейшее зло.

Я кивнул, мгновенно уловив, что он имеет в виду.

– Как бы мне хотелось сказать, – прошептал он, – что мы отказываемся от нашей просьбы. Как бы мне хотелось обойтись без колдовства Меррик. Как бы мне хотелось покинуть этот мир, не увидев призрака Клодии.

– Прошу тебя, не говори ни о каком прощании с миром. Я не могу это слышать, – взмолился я.

– Но я должен об этом говорить, потому что только об этом и думаю.

– Тогда думай о тех словах, что я сказал призраку в пещере. Жизнь принадлежит живым. То есть тебе.

– Но какой ценой, – вздохнул он.

– Луи, мы оба отчаянно стремимся жить, – принялся увещевать я. – Мы обращаемся к магии Меррик, чтобы найти утешение. Мы мечтаем о том, чтобы самим взглянуть на мир сквозь маску, – разве не так? Мы хотим увидеть нечто, что придаст цельность всему.

– Я не так решительно настроен, как ты, Дэвид, – признался Луи. Лицо его потемнело от беспокойства, в уголках глаз и рта проступили морщины, невидимые, когда он был спокоен. – Я сам не знаю, чего хочу. Но я хочу видеть призраков так, как видите их вы с Меррик. Хочу слышать звуки клавесина, которые слышат в этом доме другие. Хочу разговаривать с призраком, равным по силе Медовой Капле на Солнце. Это для меня очень важно.

– Луи, что может возродить в тебе желание жить? – спросил я. – Что может заставить тебя понять, что мы избранные свидетели того, что предлагает мир?

Он рассмеялся – коротко и негромко, но в то же время высокомерно.

– Чистая совесть, Дэвид, – ответил он. – Что же еще?

– Тогда возьми мою кровь, – предложил я. – Возьми кровь Лестата, которую он не раз тебе предлагал. Возьми кровь, от которой ты до сих пор отказывался, и обрети силы, которые уберут смерть с твоего пути и позволят жить, только изредка насыщаясь несколькими глотками.

Меня самого слегка удивила горячность, с какой я предлагал Луи принять могущественную кровь, потому что до этого разговора, до нынешней длинной ночи воспоминаний я считал его решение отказаться от всесильной крови очень мудрым.

Как я уже упоминал в своем повествовании, Луи был настолько слаб, что солнце могло с легкостью его уничтожить, и это обстоятельство служило ему огромным утешением, которое ни я, ни Лестат не могли с ним разделить.

Луи внимательно и заинтересованно вглядывался в меня, и в его глазах я не прочел ни малейшего осуждения.

Поднявшись, я медленно прошелся по комнате, еще раз посмотрел на прекрасное полотно Моне и, вспомнив всю свою жизнь, вновь осознал, что намерен ее продолжать.

– Нет, я не могу умереть по собственной воле, – пробормотал я, – даже если для этого только и нужно, что выйти на солнечный свет. Я не осмелюсь это сделать, ибо хочу знать, что будет дальше! Хочу знать, очнется ли Лестат от своего сна и когда именно. Хочу знать, что будет с Меррик! Хочу знать судьбу Армана. Мне суждено жить вечно? Прекрасно! Я не могу притвориться тем смертным, который когда-то отказал Лестату. Я не могу вернуться в прошлое и стать прежним, лишенным воображения существом.

Я обернулся, и мне показалось, будто комната яростно кружится вокруг меня, все ее краски слились в одно сплошное цветное пятно, будто дух Моне пропитал каждый предмет и даже воздух. Все вещи в гостиной показались мне случайными и символическими. А за окном, в Саду Зла, стояла дикая ночь, освещаемая редкими безответными звездами.

Что касается Луи, то он полностью попал под воздействие чар ночи, что, как правило, отнюдь не свойственно мужчинам вне зависимости от того, в какую плотскую оболочку заключена их душа.

– Все вы очень сильны, – тихо и печально произнес он. – Чрезвычайно сильны.

– Но мы все равно дадим эту клятву, дружище, относительно Меррик, – пообещал я. – Наступит день, когда Меррик захочет обладать этой магией и упрекнет нас в эгоизме, в том, что мы требуем от нее чуда и в то же время отказываемся поделиться тем чудом, которым владеем.

Казалось, Луи готов разрыдаться.

– Не стоит ее недооценивать, Дэвид, – взволнованно сказал он. – Возможно, она по-своему такая же несгибаемая, каким был ты. Возможно также, что у нее в запасе еще множество сюрпризов, о которых мы не подозреваем.

– Ты пришел к такому выводу после моего рассказа?

– Ты нарисовал передо мной яркую и глубокую картину, – последовал ответ. – А ты сам разве не думаешь, что ей известна моя тайна? Тебе не кажется, что она сразу все поймет, как только мы встретимся? – Он помолчал в нерешительности, затем продолжил: – Она не захочет разделить нашу участь. Да и зачем ей это, если она способна в облике призрака являться другим людям, если ей достаточно надеть нефритовую маску, чтобы увидеть сестру. Выслушав твою повесть, я пришел к выводу, что ей вовсе не захочется навсегда отказаться от возможности лицезреть египетский песок под полуденным солнцем.

Я невольно улыбнулся, считая, что он в корне не прав, и заговорил как можно мягче:

– Ну не знаю, дружище. Просто не знаю. Уверен лишь в одном: я предан нашей общей безумной цели. И все пережитое не научило меня ни осторожности, ни доброте.

Луи не проронил ни слова, а медленно поднялся со стула и направился к двери. Я понял, что ему пора идти к своему гробу и что вскоре мне придется последовать его примеру.

Я пошел за Луи, и мы вместе покинули дом, спустились по черной лестнице с железными ступенями и прошли сквозь влажный сад к парадным воротам.

Я снова на мгновение увидел черного кота, сидящего на ограде, но ничего не сказал Луи, решив, что в Новом Орлеане полно бродячих котов и все мои подозрения одна глупость.