Дин Кунц - Полночь

Жажда!

Бесчисленные ротовые отверстия бесформенного существа пели песнь жажды, и существо знало, что эта жажда вскоре будет утолена. В предвкушении этого момента тело существа содрогалось от возбуждения.

Потом откуда-то сверху к этим судорогам добавилась вибрация, страшная вибрация. Затем жара.

Существо никак не отреагировало на этот жар, так как не имело ни нервных окончаний, ни сложных систем реагирования на боль.

Этот жар не имел для существа никакого значения, за исключением того, что жар не был пищей и не мог утолить жажду.

Сгорая в этом пекле, корчась в нем, существо еще пыталось допеть свою песню о жажде, но ревущее пламя уже поглотило бесчисленные ротовые отверстия, и вскоре существо затихло навсегда.

Джоэл Ганович очнулся и обнаружил, что находится в двухстах футах от разрушенного дома, из которого вырываются языки пламени. Пожар был в самом разгаре, пламя поднималось на сто футов в небо, вместе с ним вверх ползли клубы черного дыма. Стены дома, сгорая, рушились вовнутрь, дом словно уничтожал сам себя. Нестерпимый жар опалил лицо Джоэла, заставил его отбежать назад, хотя он и находился на порядочном расстоянии от дома. Удивительно было, как это небольшое деревянное строение могло дать столько пищи для огня.

Джоэл внезапно осознал, что не может припомнить, как начался этот пожар. Его словно перенесла сюда какая-то незримая сила и поставила перед этим горящим домом.

Он посмотрел на свои руки. Они были исцарапаны в кровь.

Брюки были разорваны на правом колене, а в спортивных туфлях хлюпала жидкая грязь.

Джоэл огляделся вокруг и, к своему изумлению, обнаружил, что возле него стоят еще десятки людей в такой же плачевного вида одежде, как и у него самого. Он решительно не помнил, чтобы кто-нибудь уговорил его принять участие в массовом забеге по пересеченной местности.

Дом между тем продолжал гореть, и в этом не было никаких сомнений. Если от него что-нибудь и останется, так это подвал, полный горячих углей и пепла.

Джоэл поморщился и потер лоб.

Что-то случилось с ним.

Что-то… Он же был репортером, а все репортеры страшно любопытны. Что-то случилось, и он должен выяснить, что именно. Случилось что-то неприятное. Очень неприятное. Но, слава богу, все это позади.

Джоэл почувствовал озноб.

Когда они вошли в дом Сэма в Шерман-Оуксе, то первым делом услышали, как на втором этаже, сотрясая стекла, на всю мощь ревет музыка.

Сэм стал подниматься по лестнице, приглашая Тессу и Крисси следовать за ним. Они чувствовали себя неловко, но Сэм очень хотел, чтобы они присутствовали при его разговоре с сыном.

Дверь в комнату Скотта была открыта.

Парень лежал на кровати в черных джинсах и в джинсовой куртке. Ноги он положил на подушки – очевидно, так ему было удобнее любоваться на плакаты, развешенные над изголовьем кровати. На плакатах были изображены исключительно «звезды» «тяжелого металла», у некоторых из них руки были по локоть в крови, они были одеты в черную кожу и увешаны цепями. Они походили на вампиров, только что напившихся человеческой крови, один из вампиров держал в ладонях нечто напоминающее белых отвратительных личинок.

Скотт не слышал, что кто-то вошел. Он, пожалуй, не услышал бы и взрыва бомбы, разорвись она в соседней ванной комнате. Он не слышал ничего, кроме своей музыки.

Сэм сначала замешкался, не зная, правильно ли он поступает. Он вслушался в слова песни, еле слышные за громкой музыкой. Оказалось, что певец советовал своим слушателям убить родителей, выпить из них кровь, а потом «сжечь все, к чертовой матери». «Отличная песня, – подумал Сэм. – То, что надо». Он наконец решился. Нажал на клавишу и выключил проигрыватель компакт-дисков на середине песни.

Уязвленный, Скотт так и подпрыгнул на кровати.

– Эй!

Сэм достал компакт-диск из проигрывателя, бросил его на пол и растоптал.

– Эй, ты что, сбрендил?

На полках открытого шкафа было расставлено около полусотни компакт-дисков. Сэм рукой смахнул их на пол.

– Кончай шутить, – взвился Скотт, – ты что делаешь?

– То, что собирался сделать уже давно.

Скотт в этот момент заметил Тессу и Крисси, стоявших у двери.

– Черт, а это еще кто такие?

– Это мои друзья, черт.

Сознательно вводя себя в раж, Скотт вскочил с кровати и заорал:

– Какого дьявола им здесь нужно?

Сэм рассмеялся. Он чувствовал почти что радость от того, что делает, оттого, что он наконец понял, в чем состоит его долг перед сыном. Он ответил:

– Такого дьявола – они пришли сюда вместе со мной. – И снова рассмеялся.

Сэм сначала пожалел, что заставил Крисси смотреть на это зрелище, но потом, взглянув на девочку, заметил, что она не только не смущена, а, наоборот, хихикает. Он понял, что никакие ругательства и сцены ссор не могут ее удивить после того, что она пережила. После всего, что они видели в Мунлайт-Кове, подростковый нигилизм Скотта выглядел просто смешным и даже отчасти невинным увлечением.

Сэм забрался на кровать и начал срывать со стены плакаты. Скотт заорал на него во всю глотку. Покончив с плакатами на этой стене, Сэм спрыгнул на пол и направился к противоположной.

Скотт попытался его удержать.

Сэм осторожно отодвинул сына в сторону и продолжил начатое дело.

Скотт ударил его сзади.

Сэм никак не отреагировал на удар, только оглянулся.

Лицо Скотта пылало, ноздри раздувались, в глазах сверкала ненависть.

Сэм улыбнулся и обхватил сына обеими руками.

Поначалу Скотт даже не понял, что произошло. Он подумал, что отец хочет схватить его, чтобы наказать, поэтому начал изо всех сил вырываться. Но внезапно его осенило – Сэм буквально прочитал это на его лице, – что отец просто обнимает его. Да-да, его чертов старик обнимается с ним, да еще в присутствии посторонних. Когда парень понял это, то начал вырываться уже всерьез, он крутился и извивался, отталкивая Сэма. Такой дружеский жест просто никак не укладывался в его представление о мире, как о джунглях, где хищники убивают друг друга. Еще в меньшей степени он был готов сделать ответный жест.

«Да, именно в этом дело, – подумал Сэм, – именно в этом причина отчуждения сына. Скотт просто боится ответить на чью-то любовь, он боится, что его обманут… или он опасается, что это чувство повлечет за собой слишком большую ответственность».

На одно мгновение парень даже ответил на его объятия. На одно мгновение он превратился в прежнего Скотта, он сбросил с себя панцирь цинизма и неведения. Что-то доброе осталось, видно, в его душе, что-то такое, что могло его спасти.

Но сразу же после этого Скотт вновь принялся ругать отца на чем свет стоит. Сэм в ответ на ругательства прижал сына к себе еще крепче и начал говорить ему, как он любит его, как он его отчаянно любит. Он говорил об этом совсем по-другому, не так, как тогда по телефону, когда его самого мучила безысходность. Теперь он видел выход, и поэтому голос его то и дело срывался от волнения, он повторял свои слова вновь и вновь, он требовал, чтобы его обращение было услышано.