Тори Ру - Ноль [litres]

Весь вечер я реву навзрыд – на мое счастье, в транслируемом сериале выдалась особенно драматичная концовка, и бабушка плачет вместе со мной. Только поводы у нас разные.

Я плачу из-за Воробья – расплывшийся мутными пятнами телевизионный экран и творящееся на нем действо меня совершенно не интересуют. Огромный добрый великан сегодня тоже плакал, сминая мои косточки в теплых медвежьих объятиях, и желал нам удачи, а Егор в одиночестве бродил по пустырю и смотрел в небо.

Он остался без защиты. Я не знаю, как он теперь будет здесь выживать…

Мыльная опера давно закончилась, а я все никак не приду в себя – уставившись в потолок, лежу в полумраке комнаты, а дыхание прерывают спазмы и всхлипы.

Все, что меня окружает, кажется чужим и странным – я никогда бы не выбрала для себя эти холодные обои и занавески, белый абажур над лампой, скучнейшие книги, пылящиеся на полке. Тут только картинка с котятами милая. И фарфоровые статуэтки балерин.

Они не вяжутся с образом хрестоматийной Сони: правильной, умной, расчетливой, идущей напролом к своей цели.

Иногда мне кажется, что она так и не умерла, а я – не родилась… И ледок на осенних лужах по дороге к чужому светлому будущему давит недочеловек, привидение, ничто, ноль. Все мои беды из-за нее. Все беды Егора – тоже.

Тут же становится стыдно: она никогда не знала нас, а значит, и не могла желать зла.

Интересно, будь Соня жива, стали бы мы друзьями, хотя ничего общего у нее со мной не было?

Просовываю руку под футболку и прижимаю ладонь к яркому рисунку на груди – к напоминанию, что после окончания школы и меня ждет другая, лучшая, только моя жизнь, счастье, которое я обязательно обрету.

Если бы не совершенное семнадцать лет назад преступление, каким бы сейчас был Егор, как сложилась бы его жизнь? Я почти наяву вижу ухоженный, аккуратный дом семьи Лебедевых в Частном секторе, где Егор – лучший ученик и самый красивый парень в школе – живет с мамой и папой… И летнюю Центральную улицу, по которой гуляю, приехав из Города к бабушке, и улыбчивого парня, равнодушно проходящего мимо меня.

Тут же изгоняю из головы воображаемые картинки.

Все же хорошо: бесконечная череда вероятностей, которые уже нельзя отменить, привела нас с Егором именно к нынешнему положению вещей и именно в этой точке времени и пространства.

Пусть даже я боюсь завтрашнего дня так, что хочется выть.

Беру с тумбочки телефон, щурясь, долго гипнотизирую взглядом номер, сохраненный в контактах под цифрой «ноль», но так и не решаюсь нажать на «вызов». Проматываю список вниз и звоню маме – я очень долго не слышала ее голос.

– Привет, Сонюшка! Как дела, котик? – раздается в трубке сквозь километры и помехи на линии.

– Ма, я скучаю! – беззвучно плачу. – Поговори с бабушкой, я хочу приехать к тебе на каникулах!

Чувствую, что мама всхлипывает, почти вижу, как она незаметно смахивает слезы и улыбается Масику, на заднем плане читающему по слогам книгу о маленьком принце.

– Я поговорю с ней, Сонь. Завтра же утром. Миша передает тебе привет, он тоже будет рад твоему приезду. И Масик часто спрашивает про тебя…

– Мам, ты помнишь картинку с котятами и балерин? У меня тут… на полочках… – шмыгая носом и утирая одеялом заплаканные глаза, осторожно начинаю я.

– Да, – после секундной паузы неуверенно отвечает мама.

– Откуда они взялись?

– Это Сонины… – гнусавит мама и прочищает горло. – Она все детство котят по помойкам собирала, но у деда была аллергия. А балерин в коллекцию я привозила ей из Города – мечтал ребенок на хореографию поступить.

Вздрагиваю, и оковы сна спадают – кажется, в тепле кровати и маминого голоса дрема унесла меня в несуществующие дали…

– Что? – Протягиваю руку и снимаю с ближайшей полочки пыльную хрупкую фигурку. – Хореография? А как же матфак?

– Родители настояли! – поясняет мама.

Тоненькая фарфоровая блондинка падает из моих рук и разбивается на части о доски пола – в ужасе прислушиваюсь к звукам за дверью, но в комнатах царит тишина.

Новая и незнакомая деталь о Соне до основания потрясла все мои представления о ней – я никак не могу привести в порядок мысли.

– Сонь, ты меня слышишь? – в третий раз переспрашивает мама. – Сонь! Учеба как? С тем мальчиком нет проблем?

– Мам, а как бы ты отнеслась к тому, что я с ним общаюсь? – оправившись от нокдауна, перебиваю я.

– Нормально, – помолчав, произносит она и быстро шепчет: – Котенок, если тебе плохо там, если ты хочешь переехать, только скажи!..

– Нет, ма! Мне хорошо тут! Масику и дяде Мише привет! Пока! – Я поспешно отключаюсь, отбрасываю телефон на подушки и, свесившись с кровати, собираю с пола мелкие осколки.

Еще совсем недавно я не допускала мысли бросить и предать бабушку, но пришла к этому – даже искала подходящий момент для того, чтобы огорошить ее своим решением. А сейчас понимаю, что в ближайшие полтора года мне отсюда не сбежать. Я не смогу бросить Егора.

Утром встаю чуть раньше, шаркаю в тапках на кухню, где бабушка готовит стандартный завтрак. Как всегда, она одета с иголочки: белая застегнутая на все пуговицы блузка без единой складочки или залома, строгая юбка, волосы, собранные в пучок.

– Доброе утро! – с теплой улыбкой приветствует она, накладывая в тарелку овсянку, и тут же ее лицо меняется. – Ох, как же ты наревелась вчера, Сонюшка… Посмотри на себя!..

– Бабушка, расскажи мне про Соню! Каким она была человеком? Почему была так помешана на математике? – хриплю я, и бабушка оседает на стул.

– Что значит «помешана»? – бледнеет она, в негодовании хватается за дужку очков и дрожащими пальцами поправляет их. – Она очень хорошо знала этот предмет, было бы обидно растратить такие способности попусту. Мы с дедушкой на семейном совете решили, что будущее лучше связать с математическим факультетом, тем более что мы оба – математики. И Соня согласилась!

– Вы решили? – пораженно подаюсь вперед – таких подробностей семейной истории я не знала, но бабушка, уже взявшая себя в руки, пропускает мое замечание мимо ушей.

– Она была очень милой, смешливой девочкой, любила полевые цветы, обожала одно время группу «Иванушки», но сняла плакаты, когда стала встречаться с Андрюшей Гореловым. Хороший был мальчик, а уж как любил ее… – Я снова вижу непролитые слезы, скорбную жилку на виске и упрямую, подчеркнуто оптимистичную улыбку на губах – символ того, что мы не сломлены.

Обычно после речей о Соне этот оптимизм загорался и в моей душе, но сейчас мне отчего-то неприятно смотреть на бабушку.

Оказывается, Соня тоже любила котят и полевые цветы. И мечтала о другом. Пока ей не навязали чужой выбор.

Я плетусь в школу. Мелкая колючая снежная крупа жалит лицо. С замиранием сердца оглядываюсь по сторонам – к счастью, никаких потасовок и драк вокруг не происходит. Но с облегчением я вздыхаю лишь в воротах, когда замечаю, что Саша и его товарищи у входа беседуют с классным руководителем. На лицах всех четверых довольные улыбки и радость.