Влада Ольховская - Внутри

— Да он у тебя странненький какой-то! Я потом пыталась с ним встретиться, а он — ни в какую. Хотя я знала, что он от тебя ушел, мне девчонки рассказали. Вот и как это понимать?

Да очень просто: он изменил мне, чтобы ему проще было от меня избавиться. Он знал, что я такого не прощу! Значит, я настолько ему надоела? Руслан сделал все, чтобы мы расстались быстро, без объяснений и попыток все исправить.

От этого мне было только хуже.

— Вали отсюда, Вика, и больше не попадайся мне на глаза.

— Что, ты даже теперь отказываешься понимать?

— Нечего тут понимать.

— А я вот не уйду! Не уйду, пока мы не помиримся!

Ей, наверно, казалось, что это очень смешно. Или мило. Кто поймет, что у нее в башке творилось! Но я была не настроена вести переговоры с бабищей, которая разрушила лучшее, что было в моей жизни.

В тот день я впервые ударила человека. Это раньше мне казалось, что я на такое не пойду, да никогда в жизни, рука не поднимется! Когда стало надо, все поднялось, и Викуля получила по накачанным губищам.

Как и следовало ожидать, крику было — до одурения. Никаких серьезных травм Вика не получила, но все равно подала на меня в суд. Я заплатила штраф, но ни о чем не пожалела, вот честно, те ощущения стоили и больших денег!

С тех пор мы с Викой не виделись, она избегала меня, как чумы. Я не придала ее словам про странности Руслана никакого значения, он вел себя так, как и полагалось предателю и изменнику. Я верила, что эта глава моей жизни закрыта.

Я заметила за собой новую привычку: называть Руслана «детка». Эту привычку смело можно было считать вредной.

Понятно, что есть пары, где «детка» друг к другу обращаются постоянно. Но у нас с ним такого никогда не было, да и не подходило ему это слово. «Детка» — это гламурный мальчик с напомаженными волосами, в розовой рубашечке да с красной ниткой на запястье, для меня всегда так было. Но не Руслан, он ни внешне, ни внутренне не «детка».

И все равно я говорила это ему.

— Детка, пора мыться.

— Детка, пересядь, пожалуйста.

— Детка, я сейчас вернусь.

Сначала я еще пыталась перестать, а потом поняла, что это безнадежно, по-другому уже не будет. Я просто не видела в нем того Руслана, которым он был раньше и которому не подходило это слово. А нынешнему обитателю моей квартиры было все равно, как я к нему обращаюсь.

Я понемногу привыкала к жизни с ним, к тягучей и ужасной новой жизни. Я закончила оформление документов, выслушав в свой адрес сотню замечаний и упреков. Я запомнила, когда нужно давать ему лекарства, и больше не сверялась с составленным мною же графиком. Я нашла телефон нескольких социальных работниц — единственных, с кем я имела право оставлять Руслана, пока я занята.

А оставлять его одного я больше не собиралась. У него просто какая-то суперспособность обнаружилась: он калечился на ровном месте! Я так и не разобралась, откуда у него взялся тот здоровенный кровоподтек. Но это хотя бы можно было объяснить тем, что меня не было рядом и я за ним не следила. Так ведь история повторилась! Я то и дело замечала на его теле новые синяки и ссадины.

Соцработницы клялись и божились, что глаз с него не спускали. Хотя, подозреваю, они твердили бы то же самое, если бы были действительно виноваты. Я верила им не поэтому, просто синяки появлялись и когда я с ним сидела. Утром еще не было, а вечером смотрю — пятно! И это при том, что, пока я работала, он просто сидел рядом и ничего не делал.

Я не представляла, как это можно объяснить. Мне оставалось убеждать себя, что он делает это, когда я отворачиваюсь. Глупо, да, но все лучше, чем «они просто появляются»! Мне даже посоветоваться было не с кем, кроме Наташки, потому что если бы я показала Руслана в таком состоянии другим врачам, они начали бы вопить, что я его бью. Мол, держу ради пособия, а сама издеваюсь над больным человеком!

Люди очень любят считать чужие деньги, а судят в основном по себе.

Я снова и снова повторяла себе, что справлюсь, это прекратится, у меня все получается и со мной ему лучше, чем было бы в больнице. Это превратилось в мою личную мантру, и она даже помогала. Я отказывалась сдаваться и убедила себя, что все не так уж плохо.

А однажды утром я подошла к нему, чтобы разбудить, и обнаружила, что одеяло заляпано кровью.

Не знаю, когда мне последний раз было так страшно. В больнице, рядом с местом гибели санитара, и то меньше! Руслан, неподвижно лежащий передо мной, и эта кровь на одеяле… Да у меня чуть сердце не остановилось! Сколько бы я ни сокрушалась, что мне тяжело, в этот миг я четко поняла, как я не хочу его потерять.

К счастью, тревога оказалась ложной… По крайней мере, самое худшее не произошло. Он был жив, и он проснулся, когда я коснулась его плеча. Но и кровь мне не померещилась!

Осмотрев Руслана, я обнаружила у него на груди совершенно жуткий порез: глубокий, воспаленный, с рваными краями. А рядом не было ничего, обо что он мог бы так порезаться! Руслан казался все таким же сонным, будто эта чудовищная рана его не беспокоила. А мне было страшно смотреть на него, страшно прикасаться! Я боялась, что моих скромных медицинских познаний тут просто не хватит, поэтому сразу позвонила Наташке.

Она была на работе, но согласилась принять нас. Я отменила все встречи, быстро собрала Руслана, повела к машине. Сердце по-прежнему испуганно колотилось, неизвестность приносила чувство беспомощности. Я хотела позаботиться о нем, все для этого делала, и у меня не получалось! Мне нужно было знать, почему.

В подъезде мы пересеклись с Людмилкой, и она пыталась мне подсунуть какую-то коллективную жалобу на плесень, насекомых и еще что-то там… У меня не было на это времени. Да, я по-прежнему была вдвое меньше и легче Людмилки. Но каким-то непостижимым образом я умудрилась засунуть ее обратно в квартиру, да еще и дверь захлопнуть. Мне было плевать на все и на всех, я думала только о своей цели.

Наташка приняла нас в перевязочной, там пока никого не было — зато было оборудование и медикаменты. Она долго и внимательно разглядывала рану на груди Руслана, а я стояла у окна и нервно кусала ногти — с детства я этой пакостью не занималась! Но тут уж иначе не получалось.

— Да-а… — протянула Наташка. — Нехило, зашивать придется! Чем это ты его?

От удивления и возмущения я чуть воздухом не поперхнулась.

— Я?! Ты что, не слушала меня? Я ведь сказала тебе, как это появилось!

— Сказала, — кивнула она. — Но больше никому не говори, эта версия никакой критики не выдерживает.

— Наташа!

— Да угомонись ты, я тебя не сдам. Я просто спрашиваю, потому что рана необычная, и мне любопытно, что тебе такое под руку подвернулось!

Хорошо все-таки, что я не поехала в ближайшую больницу! Если даже подруга не готова была мне верить, то незнакомый врач точно сразу вызвал бы полицию.