Керри Манискалко - Охота на дьявола [litres]

Хоть мне этого и не хотелось, но я мысленно вернулась в ту страшную ноябрьскую ночь, когда обвинила брата в преступлениях, которые он, по моему мнению, совершил, и прокрутила в уме все подробности, словно в кинематографе.

Я объявила, что Натаниэль – Джек-потрошитель.

Я обвинила его в кровавых деяниях. Но, как не единожды предостерегал меня Мефистофель во время адского карнавала, мне нужно было остерегаться того, что разум выдумает свою историю. Теперь я знала, что так и произошло, но почему брат не сказал правду?

Я закрыла глаза, вспоминая подробности той ночи. Сначала Натаниэль казался удивленным, но быстро овладел собой. Он говорил и говорил, словно придумывал на ходу. Но почему? Зачем брать на себя нечто невыразимо ужасное, если ты не виновен? Его принудили? Что на него нашло?.. Ответ обрушился на меня так неожиданно, что я ахнула. Все просто, но я никак не могла осознать. Только одна сила на свете обладает такой властью.

Любовь.

Не обязательно романтическая любовь. Скорее всего, моему брату так не хватало настоящего товарища, что его заманили на темный, нездоровый путь. Думаю, убийца разглядел в нем жажду любви и дружеского участия и сыграл на этом. После маминой смерти Натаниэль сломался эмоционально, я этого не видела, а вот кое-кто другой разглядел.

И использовал это против него.

Брат бредил наукой, Франкенштейном и воскрешением мертвых. Возможно, эта темная тайна оказалась бременем более тяжелым, чем я думала. Он мог поделиться своими стремлениями с тем, кто, как он считал, поймет. Кто не станет судить. Кто поощрял его безумные убеждения. И все время прятал кинжал за спиной.

Если это правда… во мне вскипела ненависть. Я с наслаждением убью этого дьявола не только за Томаса, но и за брата. Натаниэль никогда не был доктором Франкенштейном, его обманом превратили в творение. Которое взяло на себя вину создателя.

Не знаю, как Натаниэлю это удалось, но своей ложью он запутал и Томаса. Я снова мысленно увидела, как Томас в панике врывается в лабораторию и успокаивается, только увидев меня. Тогда я не поняла глубину его страха и насколько в его выводы вмешались эмоции.

Я была и силой, и слабостью Томаса Кресуэлла.

Когда он боялся за мою безопасность, его выводы были поспешными, не такими бритвенно острыми, как в отсутствие эмоциональных привязанностей. Он заявил, что порезы на пальцах Натаниэля выдавали в нем Потрошителя, но что, если этому было другое объяснение? Брат работал с острыми металлическими деталями, которые вставлял в свои устройства. Это могло оставить такие же ранки. Я открыла глаза, увидев улики в совершенно ином свете.

– Боже милостивый.

У ужаса есть свой вкус. Резкий и металлический, очень похожий на кровь. Все волоски у меня на теле встали дыбом, как будто оно надеялось отрастить крылья и взлететь. Если кто-то помогал Натаниэлю создавать его лабораторию, то все недоработки наверняка учтены. Этот дом сам по себе оружие, готовое уничтожить тех, кто посмел перешагнуть его порог.

Наш дом был пробным образцом, этот – грандиозным шедевром.

Я бросила взгляд на черепа и частично освежеванное тело бедняжки Минни. Если это помещение находится под отелем, то я всего лишь в маленьком секторе подземного лабиринта. Отель занимает целый квартал. Я чуть не рухнула на колени. Выбраться живой будет почти невозможно. Может быть, моей истории суждено закончиться именно так, в этой земной версии ада? Может, если я сдамся, кровожадная ярость убийцы утихнет?

Я отвела глаза от искалеченного трупа когда-то живой и веселой Минни. Меня ждет та же судьба? Развороченного трупа, в котором с трудом можно узнать человека. Воспоминание о корчившемся от яда Томасе боролось со страхом. Я пообещала вернуться к нему. Я не позволю этому смертоносному замку или его хозяину победить.

Осматривая помещение на этот раз, я искала предметы, которые помогли бы сбежать. К моему большому удивлению, трость с драконом лежала у одной из бочек. Я подобрала ее, стараясь не смотреть на скелеты.

Чтобы передвигаться как можно незаметнее, я порвала подол на ленты и обмотала ими конец трости. Не глядя на застывший в крике труп, я обошла помещение, задерживая дыхание при каждом глухом ударе трости о пол. Не идеально, но так сложнее услышать мои шаги.

Я подкралась к двери и приложила ухо к холодному металлу, прислушиваясь к движению снаружи. Так я стояла, изображая статую, пока здоровую ногу не закололо иголочками. Ни звука. Я медленно нажала на ручку.

Металл проехался по металлу со звуком, который показался мне слишком громким в удушающей тишине, и я поморщилась. Замерев, я ждала, что Холмс распахнет дверь, отбросив меня назад, но ничего не произошло.

Воодушевленная своей маленькой победой, я навалилась на дверь и поднажала, приготовившись радоваться свободе. Заперто. Конечно. Мне захотелось пинать дверь, колотить по ней тростью до тех пор, пока или она, или я не покоримся судьбе.

«Успокойся, – приказала я себе, как это делала Лиза после сорванной свадьбы. – Думай».

Я развернулась и, прислонившись спиной к двери, осмотрела помещение с нового ракурса. Ближе к углу ютилась маленькая дверка, почти скрытая бочками с костями. И в отличие от двери за моей спиной, она была открыта.

Быстро напомнив себе не бояться, я покралась к спасению.

Замок смерти

Чикаго, штат Иллинойс

19 февраля 1889 года

Я стояла у дверного проема, ведущего из одного моего кошмара в еще более страшный. На крюках под потолком, совсем как в мясницком квартале Нью-Йорка, рядами висели трупы и скелеты.

Ужасные предметы были равномерно распределены по обе стороны небольшого помещения, а между ними оставался узкий проход, по которому едва мог пройти человек. Я с трудом разглядела, что этот коридор смерти выходит в еще одну камеру. Ближайший ко мне скелет пошевелился, и его кости заклацали, как зубы, отчего у меня по спине пробежала дрожь.

Я не могла отвести глаз от скелетов. Некоторые были полностью лишены плоти, выбелены, и их кости блестели, как улицы Белого города. Другие были еще не полностью обработаны. В суставах блестела металлическая проволока, которой скреплялись кости. На менее ободранных скелетах проволока протыкала гниющую кожу. Куски разложившейся плоти отваливались с костей и падали на пол, где скапливалась вязкая маслянистая лужа. Всюду кишели черви, их маленькие молочные тельца энергично двигались, наслаждаясь пиршеством.

Зловоние стояло такое, что у меня заслезились глаза, и я не смогла сдерживать тошноту. Я вырвала все жалкое содержимое моего желудка, к счастью, не осквернив никакого трупа. Я вытерла рот тыльной стороной ладони и поморщилась от кислого вкуса желчи.