Сара Перри - Мельмот [litres]

Очнувшись, она подумала с горячею надеждою, что все сие привиделось ей во сне, но тут ощутила нечто мягкое у себя под головою и на плече, словно бы чья-то ладонь поглаживала ее. Она услышала звук, походивший на голос женщины, что-то напевающей без слов и баюкающей ребенка; голос сей, хоть и звучал ласково, пронзил ее обжигающим ужасом, и она лежала, не шевелясь, почти обеспамятев. Затем женщина молвила: «Алиса, возлюбленное дитя мое, о ком я так тосковала, с кого я никогда не сводила взгляда! Наконец я пришла к тебе, и ты знала, что я приду непременно». Но Господь Всемогущий даровал Алисе мужество, коего она так жаждала, и она, высвободившись из объятий баюкавшей ее женщины и поднявшись на ноги, отвечала: «Я не знаю вас – назовите мне ваше имя, госпожа!» – «Это я, Мельмот! Я наблюдала за тобой с той самой минуты, как ты появилась на свет; я знаю тебя так, как никто не знает, и я пришла, дабы избавить тебя от пытки, к каковой ты приговорена». «Нет, – продолжала Алиса, – я не знаю вас, я никогда не слышала вашего имени и не ищу избавления, ибо Господь сказал: та, что восславит Его, да обретет славу». Тогда женщина отвечала: «О нет, ты знаешь меня и всегда знала, ибо я следила за тобой, когда ты поступала так, как не следовало поступать, и я знала, когда ты думаешь о том, о чем не следовало думать, и одна лишь я люблю тебя, люблю самые потаенные и самые грешные уголки души твоей!» – «Неправда! Разве Отец наш небесный, по Чьему образу и подобию мы сотворены, не знает, каковы мы, и не любит нас даже такими?»

Тут женщина, которую, думаю, отныне надлежит мне именовать Мельмот, рассмеялась ужасным смехом; так смеются лишившиеся рассудка, коих выгоняют вон из дома на улицу, где они предаются безумию своему, словно псы блуду. Затем и Мельмот в свой черед поднялась на ноги и будто бы заполнила собою всю каморку: ее волосы, одеяние и самый запах (походивший, как поведала мне Алиса, на аромат лилий, с трупным смрадом смешанный) проникли в самые дальние ее уголки, подобно тени. И молвила Мельмот: «Я собственными глазами видела, чего стоит любовь Божия. Цена ее столь высока, что ты останешься вечною должницею и будешь выплачивать долг свой не деньгами, но прахом и костями, из которых тело твое состоит!» Сказав сие, Мельмот потянулась к Алисе и заключила ее в любовные объятия, а запах лилий так сделался силен, что казался чумным зловонием; Алиса чрез то лишилась чувств и не имела сил ее оттолкнуть, и голова ее помимо воли склонилась на грудь женщины, укрытую колышущейся черною тканью.

Так лежала она в обмороке, а пред глазами у ней вереницею возникали зрелища самых чудовищных пыток, о каковых она в невинности своей и добродетели помыслить не могла и каковых никогда не видела; в тот момент кончилась Алисина юность, как если бы с глаз ее сорвали покровы, с коими все мы рождаемся на свет и кои скрывают от нашего взора то, что люди способны сотворить с себе подобными. Она видела двоих мужчин, привязанных цепями к деревянному столбу, а у ног их – вязанки хвороста. К прутьям поднесли факел, и один из приговоренных начал утешать другого, уговаривая его набраться мужества, ибо хоть пища их с утра и была кислой, но уже вечером трапеза их будет сладка; вскорости он умер. Однако второй, к превеликому его ужасу, оставался жив, ибо ветки были слишком сырыми и огонь лишь оставлял на теле его ожоги. Мучимый нескончаемою страшною болью, принялся он умолять подбросить ветвей в костер, дабы пламя разгорелось яростнее и тем самым приблизило его конец, снова и снова он заклинал их, и взывал к милости Господней, и кричал: «Больше дров! Пощадите меня, сэры, больше дров!» Так прошло добрых полчаса, и он все еще был жив, покуда наконец один человек, не убоявшись наказания, не схватил топор и не воздвиг вокруг столба целую гряду сучьев; тогда пламя вспыхнуло ярче, и несчастный наконец испустил дух.

Затем увидела она другого человека, уже в преклонных летах, привязанного к столбу. Рассветало, пели жаворонки, и подле приговоренного, словно на ярмарке, собралась огромная толпа; люди были в великом возбуждении, ибо есть среди нас те, кто алчет жестокости, подобно страдающему от жажды, алчущему глотка воды. Пламя с яростию пожирало сего несчастного, но он молчал, устремив взор к небесам, и ударял себя в грудь правою ладонью, пока оная не сгорела дотла; тогда он продолжал бить себя тем, что оставалось от его руки, пока жир не начал капать на землю.

Затем увидела она молодую женщину, едва ли намного старше ее самой, с узелком на шее, рыдавшую и молившую, чтобы ее матушке не рассказывали о том, что с нею случилось. И снова ветви были слишком сыры, так что огонь не разгорался, и чрез то муки женщины становились сильнее; она умирала медленно, словно танцуя на охапках хвороста и непристойно извиваясь в цепях, каковое зрелище чрезвычайно веселило толпу любопытных и тех мужчин, что в похоти своей донесли на нее. Наконец, взывая к Спасителю, она склонилась головою к пламени, и узелок на груди у ней загорелся. Но оный повешен был ей на шею некоей родственницей и наполнен был порохом, а потому раздался взрыв, и с тем окончилась земная жизнь несчастной.

Все сие Алиса Бенет видела и слышала так ясно, как если бы сама стояла в пламени, и картины те, как она сказала мне, произвели в ней надлом, и весь ужас нашего мира предстал перед ее очами. Тогда промолвила Мельмот: «Видишь ли теперь, что тебя ожидает? Разве сие не справедливое воздаяние за твою гордыню и безрассудство? Однако ж я не могу позволить тебе претерпеть такую муку. Я стану твоею спутницей и уведу тебя отсюда; ты будешь ходить со мною вместе до скончания дней твоих, и даже видя то, что видела я, и слыша то, что слышала я, уже не лишишься мужества!»

Потом, видя, что объятая ужасом Алиса не понимает, какая судьба ей уготована, Мельмот прибавила: «Не считай меня посланницею дьявола, ибо сие неправда. Я лишь бедная женщина, и я одинока, как и ты. Я осуждена, как и ты! Разве не можем мы разделить наш обоюдный приговор? Взгляни на дверь: даже железные засовы не удержали меня. Пойдешь ли ты со мною скитаться все оставшиеся дни твоей жизни и искать утешения друг в друге?»

Тогда Алиса молвила: «Я не знаю тебя, но знаю без сомнения, что ты искушаешь меня, ибо сердце мое предает меня! Однако Спаситель наш не дрогнул в конце, когда пот Его выступил крупными каплями крови, и хоть желал Он, чтоб горькая чаша сия миновала Его, но при том испил ее до дна во имя любви к тем, кого Он выбрал!»

«Вот как! – молвила Мельмот и продолжала мягче: – Значит, ты избрана Богом?»

«Воистину!» – отвечала Алиса.

«Коли так, то можно ли погубить твою душу?»

«Нет, ибо еще перед созданием мира имя мое было вписано в Книгу жизни».