Сара Перри - Мельмот [litres]

Безымянный и Хассан появились на свет под умирающей звездой. Как и все хорошие турецкие мальчики, они знали, в чем состоит их долг в качестве наследников Османской империи. Это их нация рассчитала, как обращается Земля вокруг Солнца, сконструировала часы, которые могли измерять время с точностью до доли минуты, и, к изумлению еще не родившихся историков, написала учебник по хирургии и даже допускала в эту профессию женщин. Но последний из султанов, с опаской наблюдая за происходящим на границах своей империи, счел разумным принять меры, демонстрирующие неполноценность других наций. И вот армянам запретили звонить в колокола воскресным утром, чтобы не раздражать соседей, и строить дома хотя бы на пару сантиметров выше, чем у их турецких соотечественников, которые в конечном итоге имели куда больше прав на эти земли. Кроме того, армяне были обязаны носить туфли и головные уборы красного цвета, греки – черного, евреи – бирюзового. Всем им запрещалось надевать кафтаны с воротниками, шелка или каракулевые манжеты. (В деревнях, скрывающихся за холмами, султана Абдул-Хамида II звали Абдул Проклятый, но об этом Хассан и Безымянный ничего не знали.)

Однажды поздним вечером, когда Безымянный, Хассан и их отец ужинали молодой бараниной, до них донесся звериный вой.

– Что это? – спросил Безымянный.

– Не бойся, – ответил Хассан. – Наверное, собаку трамваем сбило. Скоро она замолчит.

Но вой все продолжался, и спустя некоторое время они услышали крики мальчика, звавшего маму. Хассан положил на стол нож и сказал:

– Посидите здесь. Я посмотрю, что случилось.

Обратно он вернулся весь белый от ярости.

– Это Ашиль, наш сосед, – сообщил он. – Вернулся с войны искалеченным. Ему снесло пол-лица, так что обнажилась челюсть, похожая на кость издохшего в пустыне зверя. Молитесь Аллаху, чтобы он поскорее умер.

– Ужасно, – отозвался их отец Алтан. – Я каждый день молюсь, чтобы они не пришли за вами в ваши департаменты.

И Безымянный увидел, как их отец, человек спокойный, сдержанный и всегда, насколько им было известно, тихий и воспитанный, сплюнул прямо на пол.

– Я видел, что это такое, – продолжал Алтан. – Видел, что происходит, когда стреляют. Слышал рыдания женщин. Я молюсь, чтобы вам удалось этого избежать.

Безымянный и Хассан стали подозрительными и недоверчивыми. Когда на Пасху Ануш Акопян, жившая пятью этажами ниже, принесла им в подарок çörek , плетеный армянский хлеб, и крашеные яйца, Безымянный не впустил ее. «По-моему, так будет лучше, – сказал он отцу, пришивавшему пуговицы к белой льняной рубашке. – Ляжешь со слепым – встанешь кривым [23] Турецкая поговорка, аналогичная русской «С кем поведешься – от того и наберешься». ». Когда Лоис Грегорян споткнулся о бордюр и сломал ногу, Безымянный и Хассан, которые никогда прежде ни случайно, ни намеренно никому не причиняли боли, засмеялись, пнули упавшего и прошли мимо.

Подозрительность и недоверчивость распространялись в обществе так быстро, словно ими были отравлены воды Босфора. По утрам в трамвае Хассан говорил Безымянному: «Это важно, ты же понимаешь: быть турком – значит наследовать империю. Появление лженаследников грозит империи раздробленностью». Молодежь собиралась в городских кафе и под деревьями на маленьких площадях и образовывала общества, посвященные продвижению османских идеалов. Хассан вступил в «Турецкий очаг». Безымянный вступил в «Силу турок». Они смеялись, играли в шахматы по вечерам и спорили, какое из обществ лучше. В теплую погоду возвращались домой бодрым шагом, а потом шли гулять по Галатскому мосту над бухтой Золотой Рог, здороваясь с друзьями и соседями, и ели сладости в медовом сиропе. «Не забывайте об учебе, – напутствовал их отец, вручая им том под названием “Диван Неджати” [24] Диван – в литературах Востока сборник стихов, сгруппированных по жанрам и расположенных в определенном порядке. «Диван Неджати» – единственная из книг турецкого поэта конца XV века, дошедшая до наших дней. . – “Хотя на древе каждый лист – мудрейшая из книг, незнающему не прочесть ни одного листа”. Сражение, происходящее в уме, – это война, которую невозможно выиграть».

Со временем эта пылкая молодежь со своими обществами и памфлетами добилась положения правящей партии в стране. Султан Абдул-Хамид II, прозванный Проклятым султаном, был низложен и сослан во дворец Царя царей на Босфоре, где занялся плотничным делом. «Единение и прогресс! – сказал Безымянному Хассан. Он держался так прямо, как никогда прежде. – Боюсь, что без жертв не обойтись, но надо думать о цели, а не о средствах. – И затем добавил: – Не говори отцу. Он старик. Некоторые вещи ему знать не стоит».

Потом наступили времена, когда ни Безымянный, ни Хассан уже не ходили так часто на Галатский мост над Золотым Рогом. По-видимому, таланты скромных чиновников были не менее важны для достижения единения и прогресса, чем деятельность тайных вооруженных отрядов, которые, по слухам, разгуливали по деревням на востоке страны. («Я слышал, что армяне подняли восстание, – говорил Безымянный Хассану. – Слышал, что они работают над оружием, которое может уничтожить огромное количество турецких женщин и детей! Эти вооруженные отряды необходимы, чтобы поддерживать порядок на границах».) Весной девятьсот пятнадцатого года Безымянный – в новом двубортном пиджаке и брюках из серой фланели, которые сшил для него отец, с белым шелковым платком в левом нагрудном кармане – получил задание составить ясным и четким языком, за умелое владение которым его очень высоко ценили, меморандум о перемещении определенных элементов населения на другую территорию. Он пять раз переписывал текст, потому что ясно как никогда прежде осознавал, что каждым слогом вносит вклад в приближение новой эпохи, которая объединит турецких мужчин и женщин под алым флагом с лунным серпом. Безымянный никогда не позволял себе претенциозности. Не было никого смиреннее и скромнее его. «Я просто винтик в огромном механизме», – говаривал он. Да и что, в конце концов, изменилось, когда он закончил работу? Клумбы на площади Таксим по-прежнему цвели. Его деятельность, хоть и имела большое значение, оставалась незаметной.

Меморандум был составлен, одобрен и подписан в трех экземплярах, в том числе его начальником и начальником его начальника. Уже на следующее утро плоды его трудов лежали на столах и ждали, пока на них обратят внимание, в таких отдаленных уголках страны, где сам Безымянный никогда не бывал. В течение недели черные значки на белой бумаге претворились в жизнь, и двести тридцать пять армянских интеллектуалов были высланы из Константинополя в Анкару.