Т. Клайн - Церемонии

Дальше поток сворачивал на запад, и за аркой образовался небольшой круглый пруд с песчаными берегами. Вокруг росли изящные дубы, корни которых скрывались под поверхностью. Сюда явно приходили на водопой животные, на мокром песке остались следы: одни — определенно, олень, другие — то ли лиса, то ли собака какого-нибудь фермера. Фрайерс пожалел, что не взял с собой определитель следов. Вряд ли удастся отыскать их по памяти.

Он пошел вперед, гадая, отчего место кажется таким знакомым. Может быть, оно ему приснилось?

Он вышел в самый центр пруда; вода поднялась выше лодыжек. Вокруг слышались только редкие выкрики птиц, перекликающихся высоко в кронах деревьев. Воздух звенел от их голосов.

Отчего-то Фрайерс почувствовал себя недостойным, грязным, как будто он сам и есть та скверна, из-за которой подняли крик птицы. Внезапно он ощутил работу собственного тела: маслянистые выделения из пор, шум проходящего сквозь ноздри воздуха, мерзость города, прицепившуюся к волосам, мерзость своей собственной плоти, мерзость глубоко в себе самом. Ему не следовало здесь находиться. Его разуму, человеческому разуму — да и любому другому — не было здесь места. Этот пруд не предназначался для мыслящих существ. Мысль его оскверняла. Фрайерс ощутил чужеродность обуви у себя на ногах: ткань, краска, резина; городская грязь, что его породила. Он опустил взгляд, чтобы осмотреть себя, и увидел, как у лодыжек плещется вода, а в ней — отражается он сам.

Одно мгновение два существа — городской житель и лесной человек — рассматривали друг друга. И на одно мгновение прекратились все звуки, все движение. И он в полный рост растянулся в пруду.

Потом Фрайерс встал. По плечам и волосам стекала ледяная вода. Он снова услышал, как кричат птицы, от ярости или восторга — не разобрать, увидел проникающие сквозь листву золотые лучики солнца. Его охватило страстное желание; необъяснимая сила потянула на запад. И когда он, как игла компаса, безошибочно повернулся в нужном направлении и посмотрел на запад со своего места в центре пруда, деревья как будто расступились. Фрайерс увидел серебряную полоску ручья, уходящую вдаль, в самое сердце леса, туда, где бывали только звери да птицы. Глядя на нее, он и хотел, и боялся идти дальше, и внезапно его охватила такая усталость, что он развернулся, выбежал из ручья и в изнеможении упал на песок.

К вечеру на небе снова собрались облака. В воздухе витало предчувствие дождя. Фрайерс глубоко вздохнул, поднялся на ноги и направился домой, сообразив наконец, где видел оставленный позади пруд. В игре «Диннод», на карте под названием «Пруд». Сходство было пугающим.

Весь оставшийся день небо оставалось серым, но дождь так и не прошел. Ночью все звезды прятались за облаками.

После дневной прогулки я так проголодался, что за ужином согласился на вторую порцию пирога. Вот тебе и сила воли! Не удивлюсь, если к концу лета наберу еще несколько фунтов.

Сарр с Деборой казались встревоженными. Думаю, нам всем недоставало Кэрол. Или, может, все дело в погоде, в ощущении, которое обычно возникает перед дождем: как будто все напряженно ждут чего-то затаенного. И уж точно они ни разу так не срывались на кошек, как сорвалась сегодня Дебора. Всю прошлую неделю она пыталась убедить Сарра надеть кошкам на шеи бубенчики: она жалеет всех мышек и птичек, которых они убивают. И когда Тови явился в кухню с полной пастью перьев, из которых торчала единственная желтая лапка, у Деборы чуть не случился припадок. Она схватила нож и погналась за котом вниз по крыльцу и почти через весь огород, но потом наконец остановилась и с пристыженным видом вернулась на кухню. На секунду мне показалось, что она всерьез собирается его прирезать.

Поздравил Поротов с Днем независимости, но это не произвело на них особого впечатления. Они считают этот день в первую очередь торжеством в честь вооруженных сил, юбилеем войны и поводом поотлынивать от работы. В Гилеаде определенно нет никакого ощущения праздника; среди остальных дней в году этот выделяет только поверье, которое с мрачным видом процитировал Сарр: «в июле месяце, четвертого числа да кукуруза по колено наросла». Увы, из-за того, что он взялся за посев так поздно, кукуруза не достает и до лодыжек! Неудивительно, что он такой мрачный.

Но, думаю, я сумел поднять настроение, рассказав о своих дневных приключениях, то есть о своей прогулке. Пороты, кажется, интересовались каждой деталью — так родители расспрашивают ребенка о том, как прошел его день в школе. Уверен, оба они много раз ходили по этой тропинке, ведь она проходит прямо через их поля. С другой стороны, мне всегда было интересно слушать о том, как гости города провели первый день в Нью-Йорке, и, полагаю, они испытывали то же удовольствие от возможности увидеть знакомое окружение свежим взглядом. Так что я расстарался как мог, чтобы их не разочаровать: преувеличил свою нелюбовь к насекомым и страх того, что я оказался в лесу наедине со змеями, волками и трясинами. Может быть, немного и перестарался, но, думаю, их это позабавило.

По крайней мере, Дебору. Она сказала, что в следующий раз мне стоит сунуть за ухо веточку блоховника; якобы он отгоняет самок комаров (кусаются именно самки). Пообещала срезать для меня несколько веточек — она выращивает блоховник у себя в саду.

Не уверен, что Сарр всегда понимал, что я шучу, и, вполне возможно, втайне меня презирал. Впрочем, у меня возникло подозрение, что в основном он за меня беспокоился. Только к лучшему, — с невероятно серьезным видом заявил он, — что я остановился у изгиба, ведь зайди я на пару миль вглубь леса дальше по течению, оказался бы в болотистой глуши, где легко заблудиться. Сразу за болотом, по его словам, начинаются земли, где по ночам иногда можно заметить над землей клубы пара и болотного газа, блуждающие огни и деревья, которые обычно не растут в этих местах, — тот самый Закуток Маккини, о котором вчера говорили в магазине; там, где были убиты две девушки.

Теперь воспоминания о прошедшем дне кажутся размытыми, как сон. Рад снова оказаться в помещении, с постелью, книгами, лампой и четырьмя стенами, которые отгораживают меня от ночи. В такое время ферма кажется крошечным островком, и только полный идиот решился бы отправиться в темноту, где ему совершенно не место.

Устал до изнеможения и так хочу спать, что больше не могу писать.

Пора откладывать дневник и ложиться. Кэрол, наверное, тоже готовится ко сну и даже не подозревает, как ей повезло оказаться в окружении всего этого цемента, кирпичей и шумных, отлично освещенных улиц… Пусть Манхэттен тоже остров, он ничуть не похож на эту ферму. Почти наверняка он приснится мне и этой ночью, такой надменный, громадный и безопасный.