Т. Клайн - Церемонии [litres]

– Жаль, тогда я не мог позволить себе ничего подобного, прежде чем идти дальше, – сказал Порот, придвигая к себе блюдо, взял у Деборы разделочный нож и отрезал толстый кусок мяса. – К сожалению, у меня оставалось всего несколько центов мелочью, завязанные в платок, – ровно на одну плитку шоколада. – Он подцепил мясо и повернулся к Кэрол. – Ну-ка, давайте тарелку.

Девушка смутилась.

– Нет, спасибо. Я не ем мясо.

Сарр почувствовал укол раздражения. Так вот почему она такая худая. Дебора выглядела расстроенной.

– Кэрол, почему же ты ничего не сказала? Я могла бы приготовить сегодня что-то другое.

– Ничего страшного, – сказала Кэрол. – Не нужно из-за меня беспокоиться. Я стала вегетарианкой еще в колледже, и мне вполне хватит того, что есть на столе.

– Джереми, что же вы меня не предупредили?

Фрайерс пожал плечами.

– Я не знал. Мы ели только спагетти. И ты, Кэрол, мне ничего не сказала.

– Извини. Видимо, как-то к слову не пришлось. Ничего страшного, честное слово. Мне вполне достаточно бобов и картошки.

– Ну хорошо, – неуверенно сказала Дебора, – Если этого точно хватит…

– Вполне, – ответила Кэрол. Она явно жалела, что тема вообще возникла. – Вон, бедному Сарру пришлось обойтись всего лишь кусочком шоколада.

– Ну, это случилось только позднее, – сказал Порот, радуясь, что она вспомнила. – В тот момент я всего лишь хотел найти свои деньги. – Он осторожно разложил мясо остальным, потом себе. – Думаю, это было глупо с моей стороны.

– По крайней мере, наивно, – откликнулся Фрайерс. – Как вы собирались опознать вора? Много кто в Нью-Йорке носит дубленки.

– Я надеялся, что Господь даст мне знак. Он никогда прежде меня не подводил.

– Правда? – спросил Фрайерс. – Еще один знак?

Сарр кивнул.

– Он не отворачивается от верующих. С этой уверенностью в сердце я продолжил идти на север. Помню, что день был сумрачным и холодным, небо оставалось серым, дул сильный ветер, но на земле не лежал снег. Под землей, должно быть, было куда теплее, потому что из отверстий в тротуаре поднимались клубы пара, и все жители города вышли на улицы, бегали от магазина к магазину и разглядывали товары в витринах. Многие вещи казались настоящими дешевками, самым замечательным в них были ценники. Не могу представить, кому эти вещи вообще были по карману. Даже будь у меня деньги, я не смог бы купить ничего приличного. Тем не менее, все вокруг тащили в руках один-два тюка. Никто не улыбался. Во всей толпе не было ни одного счастливого человека, но им, должно быть, очень хотелось заполучить все эти вещи в витринах: они дрались за них, как свиньи за объедки. Видимо, так уж горожане празднуют Рождество. Удивительно, как они его не возненавидели.

– Многие ненавидят, – сказал Фрайерс. – В это время года становится гораздо больше самоубийств и преступлений. Но вы, кажется, считаете, что люди только этого и заслуживают. – Сарр заметил раздраженный взгляд Кэрол, но Фрайерс продолжил как ни в чем не бывало: – Вы считаете, что все они порочны?

Сарр покачал головой.

– Некоторые порочны, но большинство – всего лишь жертвы, и нам нужно наказывать первых и спасать вторых. Да, иногда сложно отличить одних от других, но я не осуждаю всех поголовно. Даже женщин, которые пытались остановить меня на улице, звали, когда я проходил мимо. Я тогда не понимал, чего они хотят, но чувствовал – что-то нечисто: я видел, что они одеты не по погоде, и проходил мимо, не откликаясь, – это он добавил ради Деборы. Он не мог допустить, чтобы у нее возникли неверные мысли. – Я, разумеется, знаю о них. Все это есть в Библии, но никогда не думал, что увижу нечто подобное собственными глазами. Полагаю, кто-то из них и был порочен, «мерзостью пред Господом». Но остальные были просто жертвами города.

Дебора посмотрела на него с иронией.

– Расскажи им, что ты сделал.

– Я пытаюсь, – сказал Сарр. – Просто хочу сказать, что этот город полон искушений, я мог куда-то зайти, что-то сделать. Но я прошел мимо.

Фрайерс ухмыльнулся.

– Разумеется, без цента-то в кармане!

– Нет, сэр, – сухо отрезал Сарр, – я проявил мужество. Господь оберегал меня. Я миновал искусительниц и продолжал идти. Вдалеке виднелись деревья, как будто там заканчивался город. Я дошел до них и обнаружил долгожданный кусочек зелени за невысокой каменной стеной. Я оказался на краю Центрального парка. Я о нем слышал. Опасное место, как говорят, но я заглянул через стену и увидел, что внутри полно людей: они гуляли, ели печеные орехи или просто сидели на скамейках, засунув руки в карманы. Улица проходила как раз рядом с парком, но я доверился чутью и выбрал дорожку, которая вела в самую гущу деревьев. Наверное, мне казалось, что Господь приведет меня к ворам, которые забрали мои деньги. Но у Него были на меня другие планы…

Ветерок всколыхнул кисейные занавески на окне над раковиной. Приближалась ночь. Теперь за неровным звоном ножей и вилок слышался ровный стрекот сверчков.

– Поначалу парк казался немного неприглядным, – продолжил Сарр. – Где бы я ни оказался, все время слышал шум машин, гудки, ругань… И отовсюду, сразу за деревьями были видны здания. Может быть, летом, с листвой он выглядел бы иначе, но тогда все ветви были голыми. Кроме того, парк казался ненастоящим. По крайней мере, мне. Он должен был выглядеть как лес. Я видел, как создатели пытались одурачить людей булыжниками, ручьями и извилистыми тропинками, которые сбегали по склонам холмов. Но повсюду на земле валялся мусор, а ветви деревьев почернели от копоти. Но по мере того, как я шел все дальше на север, парк как будто начал меня затягивать. Он был просто огромным, и я все шел и шел…

– Вообще-то Центральный парк вдвое больше, чем Монако.

– Ой, Джереми, помолчи!

– …и понемногу перестал понимать, где нахожусь. Я все еще видел позади и по сторонам далекие здания, но теперь кругом стало как будто тише. Я мог расслышать, как шумит среди ветвей ветер, и вокруг почти не осталось людей, только прогуливалось несколько странных одиноких стариков. А потом, совершенно неожиданно для меня, деревья поредели, и я оказался на краю громадной лужайки. Трава почти вся погибла, местами сквозь нее проглядывала земля. Под низким серым небом все это выглядело очень печально. В отдалении несколько человек пинали мяч, но мне они были не интересны, так что я пошел вдоль края, держась поближе к деревьям. Через некоторое время они снова стали расти гуще, а земля сделалась холмистой. В одну секунду я шел по каменному мосту, а в следующую оказался в туннеле. На другой стороне больше не было видно ни лужайки, ни даже домов. Я оказался в кольце деревьев; они образовывали идеальный круг, их ветви касались друг друга, как руки детей в хороводе. И я оказался в самой середине, один-одинешенек. До меня не доносилось ни звука, ничто не отвлекало мой глаз. Можно было решить, что я оказался в центре самого густого леса на всем белом свете и рядом со мной нет никого, кроме Господа.