Джон Ширли - Черные крылья Ктулху • 2 [Восемнадцать историй из вселенной Лавкрафта] [сборник]

— Вы это искали? — скорее объявил, чем спросил он и сунул это бесстыдство мне в руки.

Тонкая кожа старика была прохладной и влажной на ощупь и смутно напомнила мне чешую. Я был в ужасе от близости этого предмета и на мгновение замер, уперев взгляд в холодные, слезящиеся глаза его владельца.

— Ну давайте же, — скомандовал он, голос его звучал тягуче, будто издалека, и подтолкнул артефакт ко мне поближе. — Держите. Второго такого во всем мире не сыщете.

Я держал его в руках, не понимая до конца, настоящий он или воображаемый, живой или мертвый, только чувствовал, как между моих пальцев струится его темная энергия… Столько боли… Столько скверны… Столько силы и вселенской мудрости… Столько власти. Мне почему-то казалось, что он все живо воспринимает, даже осознает. И вновь мир вокруг начал заваливаться набок…

— Откуда… откуда у вас… это ?

Я поглаживал пальцами твердые гладкие округлости и изгибы, разглядывал причудливые руны и глифы, которые украшали эту кошмарную вещицу, взвешивал ее в руке, а между тем во мне боролись два противоположных желания: одна часть хотела уничтожить ее, разбить на мелкие кусочки, другая же страстно желала, чтобы я пал на колени, внутренне содрогаясь от одновременно нахлынувших чувств омерзения и преклонения перед ее красотой.

— Mon Dieu, и правда хороший вопрос.

Улыбка старика вышла мрачной, зловещей, словно кровоподтек на лице невесты, и совершенно не вязалась с происходящим. Я глянул на свои руки — они были залиты чем-то похожим на кровь: предмет сочился вязкой красной жидкостью; он будто немного обмяк и теперь казался податливым на ощупь, и от него исходило покалывание.

— К сожалению, — начал торговец, — ответа на него не существует: он из вчерашнего дня и из завтрашнего. Мне он явился давным-давно во сне…

Порыв ветра с воем ударил в окна, свет отключился: неожиданно к подернутому льдом витринному стеклу прижалась чья-то отвратительная, перекошенная физиономия. Назойливый, похожий на жалобное хныканье шум перекрыл гул ветра. У лавки начала собираться устрашающего вида толпа.

Хозяин у меня за спиной рассмеялся, [неразборчиво] я оцепенел, не в силах пошевелиться. Перед глазами все поплыло, и я подумал, что тут происходит наистраннейшая вещь… самая ужасная вещь в мире… И вот божок у меня в руках начал подергиваться… в родильных корчах…

Темно. Я очнулся в темноте продуваемой всеми ветрами улицы: руки в багровых подтеках, ладони обожжены и болят, и не единого воспоминания о том, как я там оказался. Лавку найти я так и не смог, и артефакт пропал без следа…

С тех самых пор меня мучает странный сон. Мне снится, что я иду по разоренной пустоши к обветшалому дому. В небе низко висит одутловатая синяя луна. По земле, извиваясь, стелется туман. Я подхожу ближе. В окне на втором этаже мерцает чахлый желтый огонек, на секунду его заслоняет чья-то тень. Дует ветер. Где-то вдали нарастает низкий гул. Холодный воздух обжигает.

Еще ближе. Дверь открывается под стон петель. Внутри темнее, чем снаружи. В нос бьет плотный, тошнотворный запах сырой земли.

На столе в передней лежит перевязанная бечевкой пачка нескрепленных, тронутых плесенью бумаг. Развязываю ее. Начинаю листать покрытую пятнами рукопись и замечаю, что почти каждый дюйм пожелтевшего пергамента занят диковинными символами, непонятными диаграммами и грубыми картинками.

Пролистываю еще несколько страниц, а вот и он: выполненный наспех пером и карандашом набросок вещицы с витрины!

Швыряю стопку бумаг на пол. Чувствую, что больше не один. Каждый раз, когда мне снится этот сон, я исхитряюсь просмотреть чуть больше страниц, пока не добираюсь до рисунка, и с каждым разом присутствие ощущается все сильнее. Оборачиваюсь. В глубине комнаты едва могу рассмотреть ветхую винтовую лестницу, уходящую куда-то в потолок. Вот только это не совсем потолок, а скорее галактический свод, усеянный звездами и кружащимися небесными телами, и лестница поднимается прямо к лику грозного полуночного солнца, его безжалостные вспышки слепят меня, опаляют кожу…

И тогда появляется он — божок из лавки. Но это уже не небольшая статуэтка, которая с легкостью помещается в руку, нет. Сейчас это исполинское порождение неописуемого ужаса, что раздирает ткань моего рассудка своим пронзительным страдальческим воем, своей сверхчеловеческой звучностью… Он тянется ко мне сквозь эоны, водовороты вечности, сжимает мое изломанное тело в своей чудовищной хватке — и вот уже я сам сжался до размеров статуэтки!

Я всегда просыпаюсь от собственных криков, а в последнее время на моем теле стали появляться… повреждения. Ожоги. Царапины. [Неразборчиво] думаю, что сам наношу их себе во сне, но, хотя я и принимаю меры предосторожности, чтобы случайно не пораниться, повреждения становятся все серьезнее…

Подозреваю, что сон мой неслучаен: он означает, что мне суждено найти эту проклятую вещицу еще раз. С того ужасного дня много лет тому назад я стал одержим одной мыслью: я ищу, но никак не могу отыскать ту таинственную антикварную лавку. Каждый день я рыщу в поисках ее по новым и незнакомым проулкам, посещаю бессчетные заведения с зашторенными окнами в темных уголках порта, вглядываюсь в лицо каждого встречного, высматривая старого торговца, но все тщетно. И лавка, и ее хозяин, похоже, сгинули с лица земли.

[Неразборчиво] помню, что вместо [неразборчиво] лавки находится картографический магазинчик; там говорят, что заведение, которое я ищу, действительно существовало на его месте — правда, больше века тому назад. Я несколько раз переезжал в надежде забыть то, что увидел в тот роковой вечер, но необъяснимое притяжение всякий раз вынуждает меня вернуться. Тому должна быть причина; думаю, это знак.

Я так давно несу эту ношу, моя дорогая. Сны становятся все более насыщенными, яркими, снятся чаще… Чувствую, я на грани… Знаю, что я на пороге какого-то великого открытия, ошеломляющего озарения… Я просто обязан во всем разобраться, пока еще жив, но, если судить по тому, как развиваются события, вряд ли мне это удастся. [Неразборчиво]

Если когда-либо у меня в руках снова окажется этот дьявольский предмет, я знаю, что должен буду сделать… и я это непременно сделаю [31] Угрожающее заявление. .

Да помогут мне небеса, дорогая, я [32] Здесь, прямо на середине страницы, письмо заканчивается; единственными посторонними метками служат отпечатавшиеся на странице темно-бурые брызги.

Данное письмо — прелюбопытнейший документ: он ставит больше вопросов, чем дает ответов.

Я надеюсь, что однажды смогу выяснить, где находится тот самый порт, что случилось с автором, и, быть может, даже раскрою тайные сведения, по-видимому «закодированные» в письме. Пространность послания и загадочная личность ее автора сбивают с толку, дразнят воображение. Коллеги даже предположили, что все это — великолепно выполненная мистификация, однако содержание письма и форма повествования заставляет меня в этом усомниться. Для чего тогда были бы все старания? Только для того, чтобы однажды, годы спустя, когда (как можно было полагать) никого из упомянутых персонажей уже не будет в живых, кто-нибудь попытается разгадать эту головоломку?