Александр Белинский - Тайна старой усадьбы [Русский оккультный роман, т. XII]

При постройке нынешнего дома, которая производилась при жизни Кельманова отца, портрет еврейки был повешен на то место, где он находился и при мне.

Я прожил в Борках всего три месяца и не только не исполнил просьбы несчастной еврейки, но бежал от нее постыдным и недостойным для мужчины образом. Мне стыдно в этом пред тобой сознаться, но, быть может, меня оправдает то, что в те времена у меня, кажется, уже начиналась та болезнь моего сердца, которая сводит меня в могилу, и вот теперь, оставляя тебе и сестре твоей Ольге мое богатое имение и обеспечивая вас на всю жизнь, я, уходя из этого мира, завещаю тебе, Дмитрий, сделай то, чего твой малодушный дядя так бесстыдно сделать не сумел: найди кости несчастной еврейки и похорони их со всеми обрядами еврейской религии».

На этом письмо прерывалось. Подписи не было, но подлинность письма была для меня несомненна: с почерком дяди я уже достаточно ознакомился, рассматривая его переписку с паном Тадеушем.

Я вложил письмо в конверт и спрятал его в ящик письменного стола.

Еще несколько часов тому назад я сказал Ольге, что мы завтра уезжаем, но теперь положение вещей резко изменилось. И вследствие просьбы призрака, и во имя последней воли дяди, не исполнить которую я не почитал для себя возможным, я должен был оставаться в Борках, пока не найду останков еврейки и не предам их погребению.

В самых спокойных тонах, стараясь не напугать Ольгу, я рассказал ей о моих встречах с призраком у виноградной террасы и на площадке, и заявил ей, что я остаюсь в Борках, но хотел бы, чтобы она уехала в город, потому что Бог знает, какие еще могут последовать происшествия: но, услышав это, Ольга сперва замахала руками, а потом бросилась мне на шею.

— Никогда, никогда, — твердила она, — я не оставлю тебя здесь одного. Я такая же владелица Борок и наследница дяди, как и ты, поэтому и просьба призрака и воля дяди относятся ко мне так же, как и к тебе. Я всегда тебя слушаюсь и буду слушаться и впредь, и если по ходу поисков для тебя это представится необходимым, я буду по целым дням сидеть в комнате, запершись с Параской и Варей, но только я тебя не оставлю здесь одного.

Что оставалось с ней делать? Пришлось подчиниться ее воле, и мы еще долго сидели и беседовали о предстоящей нам работе.

На следующий день я проснулся с восходом солнца. Несмотря на вчерашние переживания, я чувствовал себя спокойным и бодрым. Предо мной стояла строго определенная цель, и она поднимала во мне энергию и веру в себя и в успех. На площадку, однако, я не пошел.

За чаем у пани Вильгельмины напряжения последних дней не ощущалось. Вероятно, я сам создавал его своими подозрениями в отношении пана Тадеуша, но когда я предложил ему прогуляться по лесу и поговорить, старик заметно встревожился и стал метаться, ища свою шляпу и черешневую палку, с которой он никогда не расставался.

Выйдя за ворота, я взял пана Тадеуша под руку, и мы пошли между высокими соснами по усыпанной хвоей и влажной после вчерашнего дождя земле.

— Пан Тадеуш, — начал я по возможности ласковым тоном, чтобы успокоить старика, — я знаю вас не так долго, но уже убедился в том, что я должен смотреть на вас, как на друга и человека, преданного Боркам и мне с сестрой.

Пан Тадеуш низко склонил свою седую голову.

— Я буду глубоко счастлив, — сказал он торжественным тоном, — если вы и панна Ольга никогда не измените этого мнения, столь лестного для меня и столь отвечающего действительности.

— Так вот, пан Тадеуш, мне и хотелось поговорить с вами откровенно по поводу некоторых явлений, которые я наблюдаю в Борках и которые представляются для меня совершенно непонятными.

По лицу пана Тадеуша опять пробежало выражение тревоги.

— Я вас слушаю, — сказал он, весь насторожившись.

— Скажите, знаете ли вы что-нибудь о портрете молодой еврейки, который висит в угловой комнате старого дома?

— Я знаю этот портрет, потому что он висел там еще тогда, когда я поселился в Борках, но кто на нем изображен, мне совершенно не известно.

Пан Тадеуш говорил спокойно, но в тоне его голоса мне показалось что-то недоговоренное.

— А знаете ли вы, что призрак этой еврейки появляется в саду и около старого дома? — продолжал я его допытывать.

Пан Тадеуш приподнял брови, но потом по его лицу проскользнуло что-то вроде усмешки.

— Я должен сознаться, что об этом я когда-то и что-то слышал, но, прошу меня извинить, относил все это исключительно к области бабьих сказок.

— А между тем, это не сказки: я сам видел этот призрак несколько раз и, если хотите, даже говорил с ним.

Пан Тадеуш остановился и сделал недоумевающее лицо.

— Я вас не понимаю, — сказал он. — Вы ведь шутите, без сомнения?

— Нисколько не шучу.

— Прошу еще раз меня извинить, но я не могу этому поверить. Такой просвещенный человек, как вы, не может делаться жертвой каких-то призраков.

— Тут не приходится, пан Тадеуш, верить или не верить. Ведь призрак видел не только я один, его видела и сестра.

— Как, и панна Ольга?

— Да и Ольга.

— Я совершенно ничего не понимаю. Я живу в Борках тринадцать лет и не только не видел никаких призраков, но ничего даже об них и не слышал, а если мне об этом и говорил, так говорил бывший до меня управляющий имением, который, сдавая мне дела, что-то рассказывал об этом, но лишь, как о легенде.

— Что же говорил вам прежний управляющий?

— О, это было так давно, что я не могу уже вспомнить; что-то действительно в связи с портретом еврейки, но я тогда совершенно не придал этому никакого значения и не заинтересовался этим.

Мы некоторое время шли молча.

— Я вижу, что вы действительно по этому делу ничего не знаете, — сказал я, — но вчера вы привезли мне с почты письмо, написанное моим покойным дядей, по-видимому, незадолго до его кончины. Прочтите это письмо, и вам все станет понятным.

Я вынул письмо из кармана и передал его пану Тадеушу.

— Надеюсь, вы не сомневаетесь в подлинности этого письма?

— О, конечно; это рука вашего покойного дяди; я слишком хорошо ее знаю.

Мы сели в тени большой сосны. Пан Тадеуш надел очки и углубился в чтение.

— Странно; очень странно, — сказал он, возвращая мне письмо. — Ваш дядя, насколько я его, по крайней мере, знал, был вполне серьезным человеком, и трудно предположить, чтобы он стал такими вещами шутить, да еще чувствуя приближение смерти. Так вы говорите, что сами видели призрак и говорили с ним?

— Видел, и сестра видела, и призрак просил меня похоронить его, то есть, конечно, останки женщины, по еврейскому обряду.

— Положительно непостижимо. Где же вы видели этот призрак?

— Около старого дома и на площадке, у можжевелового куста.