Наталья Полухина - Письмо. Серия «Другая сторона»

Дверь во флигелёк отворялась со скрипом, громко крякнула, взвизгнула, её давно не чинили и не смазывали. Дерево повело от сырости, петли ржавые заныли, как артритные суставы у столетней старушки. Открыл дверь – пахнуло погребом, тот же запах, что и из потревоженного мной трупника в бочке. Захожу. Морозит. Потираю руки, плечи. Узкий коридорчик, почему-то валит пар изо рта, протискиваюсь дальше и оказываюсь уже в собственном погребе с этой бочкой, трупником. Бочка на месте, в углу. У потолка погреба горит, мигает лампа. Обернулся, но прохода, через который я сюда попал из флигеля, нет. После раздумий беру с собой керосинку и осторожно начинаю подниматься вверх. Стараюсь изо всех сил остаться хладнокровным, когда чувствую под ногами знакомую пустоту и парение. Теперь я был осторожен, не паниковал и не дёргался. Просто выжидал, когда меня вынесет вместе с лампой в руках из погреба прямо в верхний подвал. Чувствовал себя привидением, как плыл по воздуху. Немного шевелюсь и оказываюсь на краю лаза в погреб. Успеваю сбалансировать, чтоб не рухнуть и не уронить лампу. Я подготовился: поставил лампу на пол возле лаза, на дистанции, в стороне, чтобы случайно её не зацепить, на случай спонтанных перемещений. Положил рядом с лампой зажигалку, на маленькую полочку у пола. В подвале стены тоже были полны полок, здесь были инструмент, банки с краской, старый спортинвентарь. Прислонённый к полкам, стоял разобранный бильярдный стол. Вспомнились мечты родителей сделать бильярдную, как они заказали этот стол за трудные для нас тогда деньги. А теперь стол грязен, в пыли. Пребывает тут, полотно рвано, а тем мечтам не суждено было исполниться никогда.

*

Ночевать на первом этаже мне было теперь неуютно, собрал свои вещи, закрыл машину во дворе. Прошёлся. Скрипнула ветка старой груши, чудесные груши-лимонки поспели и валялись везде. Надо собрать, ведь сгниют только зря. Пошёл под дерево, оно укрывало сверху ветвями, как большой лапой сильный и верный зверь. Крона будто отгораживала от неба, а заодно и от двора, хотя до земли ветви не опускались, лиственный навес стелился только сверху, создавая крышу. Близко к стволу дерева, под навесом, висела качель. Верёвка новая, белая, с узлами, с помощью которых её укоротили, чтобы не разрезать. Ветра не было, но качелька качалась, пусть едва, но достаточно, чтоб заметить. Иди домой. Вот и голос дал о себе знать. Я уже и забыл о нём. Без него было легко, свободно, пусто. Но теперь всё вставало на свои места – на свои новые места. Дело было в нём. Я трогаю верёвку. Издали она померещилась очень свежей, а вблизи вдруг оказалась грязно-серой, изношенной, пересохшей, гнилой. Пластиковый стульчик качельки тоже грязнен, исцарапан. Сколько дождей сошло на него, сколько пыли осело и листьев упало. Здесь лежал снег, дули ветры, разгрызали этот пластик морозы. Я осветил качель фонарём. Вылинявший красный. На сидении лежало яблоко. Под грушей – яблоко! А яблоня была метров за сто. Пожал плечами и взял его. Вспомнил, как оставлял яблоки ночным жителям, существам, которых я сам придумывал. Вместе с другими детьми мы мечтали дать имена, назвать их вид, долго гадали, а ничего не приживалось. Я сам сочинил, что ночных жителей стоит кормить чем-то своим самым любимым, особенно вкусным. Яблоки были моей козырной едой летом, у бабушки их было навалом. Мой выбор падал на красные летние сорта. Этот плод был белым с розовинкой, будто раскрашен красными штришками густо-густо. Иду к яблоне. Там на ветвях висят мелкие, сморщенные терпкие яблочки, результат вырождения дерева, слишком уж оно старое. Такими яблоками, что лежало у меня в руке, эта яблонька давно не плодоносила. Итого, яблоко из моего детства перекочёвывает в дом, я прихватил его вместе с вещами на второй этаж.

Наверху была своя маленькая кухня, оборудовать её там настоял давным-давно мой отец. Папа не любил спускаться и подниматься ежевечерне стократ, а вот поесть он ночами весьма любил. Кухню он создал, конечно, под себя, а я в него, я без ужина не засыпаю, часто зачитываюсь до утра и ношусь на кухню за кусочком сытости. Нет, теперь не до книжек! Кладу на столик у кровати яблоко, зайцем проникшее сюда. Выбрал одну из нескольких спален. Второй этаж из них и состоял. Здесь ночевали гости, друзья семьи и родственники. Одна из светёлок меньше двух других, чтобы уместился на этаже и душ, а на месте четвёртой спальни – кухня.

Я сунул пакет с едой в холодильник, вынув оттуда хлеб, который оставил в пакете на столе. Снял с себя вещи и нырнул под душ. Стоял долго, вода отключала мысли, отключала чувства, включала воспоминания без всякого анализ, без суждений, без смущений, страхов и беспокойства. Хотелось выкупаться в реке, отдаться большой воде, пообещал себе завтра сходить. На этой стороне или на той, всё равно, там тоже была река, я это высмотрел из их двора. Если я теперь попадаю в чужой дом неизвестно как, то пусть. Если это безумие, я тоже на такое согласен. Скоро я отсюда уеду и мне теперь будет что вспомнить, будет что рассказать психиатру, может быть, мне пропишут долгожданные успокоительные, рецепт на которые я всё никак не могу выклянчить у врача. Давно, с детства – бессонница. Кошмары. Порой их неделями нет. А когда начинается их череда, они не останавливаются, пока полностью не обесточат и не вымотают меня. Прекратятся, только если окончательно выпьют. Доктор говорит, что мне стоит попробовать научиться справляться самому. А я давно не вижу выхода из этой ночной ловушки.

*

Долго не могу уснуть. Верчусь, настроения ловить интернет и читать нет. Нет настроя из-за увиденного недавно. Перед тем, как уснуть, беру в руки яблоко, долго верчу его, как игрушку, надкусил. Сочное, кисло-сладкое, каким и должно быть. Какими такие яблоки и были раньше у нас. Не те, что терпкие и горьковатые, вяжущие сейчас. Жую с хрустом. Яблочко утешило, сработало снотворным.

*

Утром открываю глаза на рассвете. Спал совсем не долго, но чувствую себя бодро. Да я будто помолодел! Потянулся и не учуял ни следа ставшей привычной за последние десять лет утомительной ломоты в теле. Никаких снов! Неужели из-за яблочка? Разум перенасытился удивительным накануне и сегодня отдохнул вместе со мной. Надеюсь, сегодня не подведёт. Я лежал, потягивался, нежился. Вертелся в клубке тепла под одеялом. Наслаждаюсь уютом дома вовсю под посторонний шум. Детский и взрослый голоса, и вой блендера. Стоп. Какие голоса? Откуда? Я тут один. Комната та же, где я уснул. Осмотрелся. Без неожиданностей в виде полётов встаю, одеваю резиновые шлёпанцы-вьетнамки. Их любил таскать на себе именно здесь, в этом доме. Иду в коридор. Шум гудит и стихает. Я замер. Стою на лестнице, держусь за перила. Только я расслабился, снова завыл блендер. Это внизу. Бегу вниз. Тишина, воробьи и синицы перекликаются во дворе. Пересекаю площадку между первым и вторым этажом, как водораздел. Высовываю голову во двор. Котов не видать, завтракать не пришли, что странно для таких обжор и попрошаек.