Станислав Беломестный - Ошибка Времени

«Так, поворот, еще один. И последний» – Джон обогнул дверной косяк и очутился на пустой кухне.

«Странно. Где же Селин?» – подумал про себя Джон. – «Остается только ванная комната».

Все также, по-стариковски, неуклюже, он стал передвигаться вдоль стены к белой двери ванной комнаты. Еще издалека он заметил, что на ручке двери висит какой-то непонятный предмет. Подойдя ближе, он увидел, что это табличка – такая, какие вешают в общественных туалетах общежитий и гостиниц во время ремонта. Надпись была почти стерта, но в последнем слове угадывалось «…Администрация».

«Откуда она здесь» – удивился Джон. – «Может, Селин решила подшутить надо мной? А я тут развел панику! Судя по всему, так оно и есть» – Джон стал убеждать себя, что это всего лишь очередной розыгрыш Селин, но подумал, что всыплет ей по прекрасной упругой заднице за такие шутки.

Он взялся за ручку двери и медленно ее повернул. Собачка замка слегка скрипнула. Джон провернул ручку до упора и потянул на себя дверь.

18.

Когда Джон открыл глаза, в них тут же ударил ослепительный яркий свет. Он тут же зажмурился. Первой его мыслью было: «Какой ужасный кошмар мне приснился!». Он представил, как сейчас откроет глаза и его взгляд упрется в темно-коричневое трюмо Селин, стоящее перед кроватью на фоне светло-зеленых обоев.

Но, когда он открыл глаза, он увидел перед собой белоснежную дверь в такой же белоснежной стене. Только стена почему-то была обита мягким материалом, словно его окружили со всех сторон ортопедическими матрацами.

Джон попытался приподняться и оглядеться по сторонам, но обнаружил, что он лежит на медицинской кушетке, привязанный к ней черными кожаными ремнями, и, вдобавок, в смирительной рубашке в забавный розовый цветочек.

«Черт, по ходу я оказался в дурдоме» – ошарашенно подумал Джон. – «Какого хрена я тут делаю?»

Внезапно его взгляд упал на торчащий из-под смирительной рубашки палец босой правой ноги. Палец был испачкан в чем-то темно-буром, почти черном. Словно молния ударила в мозг Джона, моментально восстановив в его памяти ужасную, непередаваемую картину.

Открытая дверь. Ванная. Наполовину отдернутая полиэтиленовая занавеска со следами рук. Ванна наполовину заполнена алой водой. И Селин. Сидящая на полу. Обнаженная. Соски ее грудей отрезаны, и вместо них в зияющие кровавые дыры вдавлены ее же вырванные глазные яблоки. Те места, где когда-то находились ее прекрасные, чарующие зеленые глаза наспех сшиты черными суровыми нитками. Окровавленная игла с нитью находится здесь же – она воткнута в щеку Селин, и нить свисает с ушка иглы, касаясь ее ключицы. Ноги Селин раздвинуты, и из ее влагалища тянется жуткий окровавленный моток – это пуповина. На другом конце пуповины – почти сформированный младенец, весь в крови и слизи. Судя по параллельным трещинам на его черепе, его вырвали из материнской утробы небольшим ухватом для барбекю. Вероятно, он не пролазил в узкую щель, и ее пришлось расширить садовым секатором. Все эти принадлежности были аккуратно сложены рядом, на ее любимой подушке с некогда голубыми цветочками. Сейчас это были красные цветы. Темно-красные, похожие на дорогущие розы из цветочного магазина двумя кварталами вверх по улице, где Джон иногда позволял себе купить такой букет для любимой жены.

И ее руки. Руки Селин были согнуты в локтях, а кисти загнуты вперед, казалось, словно огромная самка богомола заползла в ванную и там попала на разделку зоолога – любителя.

Рот Селин был раскрыт. Губы отсутствовали, а вырванные зубы были вбиты корнями по всей поверхности черепа.

Последнее, что вспомнил Джон, перед тем, как с грохотом рухнуть в лужу собственной блевотины и крови Селин, это то, как она внезапно дернулась, и из ее горла вместе с зеленоватым светом неожиданно вырвалось отвратительное, ни с чем не сравнимое першение: «Зеленый дом!»

19.

От нахлынувших воспоминаний Джон в ужасе заорал, одновременно из его глаз полились слезы.

– Кто?! Кто?! Какой извращенец мог это сделать?! – связанный Джон беспомощно метался на кушетке, не в силах что-либо сделать.

– Уже неважно, – раздался мягкий, добродушный голос. – Важно лишь – сможешь ли ты отомстить?

– Что?! Кто здесь? – Джон с ужасом бешено завращал белками глаз, пытаясь определить источник голоса.

– Это я, Джон. Ты. Ты должен разорвать эти ремни и выбираться отсюда.

– Кто я? Кто ты? Что за чертовщина здесь творится?

– Ты, Джон. Все человечество – это ты. Ты – суть мира сего. И ты должен преодолеть себя и вырваться. Но освобождение твоего разума возможно лишь единственным путем. Путем уничтожения того, кто сотворил это с твоей женой. А также с другими.

– Каким другими? Покажись, черт побери! Не беси меня! – Джон, словно в эпилептическом припадке, дергался на кушетке, пытаясь выхватить взглядом то один, то другой угол комнаты.

– Соберись, Джон. Вспомни, что будет! Проникни внутрь себя и постигни Круг. Вспоминай не памятью, но сутью своей. Вспоминай тысячами, миллионами подсознаний! Разорви путы Времени, связывающие тебя! Уничтожь цепи Пространства! Стань единым целым со Вселенной! Слушай музыку Вечности, Джон! – невидимый голос постепенно нарастал, казалось, что комната расширяется от исходящих звуковых колебаний.

– Убирайся к черту, кто бы или что бы ты ни было!!! – завопил Джон. – Оставь меня в покое!!!

– Покоя не существует, Джон! Время – это всегда движение! Статики не существует в принципе! Абсолютно все движется безостановочно! Вся жизнь! И даже смерть! Тебе суждено обрести это знание! И ты способен обрести его! И ты хочешь обрести его! Найди убийцу, Джон! Уничтожь его! Уничтожь себя! Уничтожь себя в себе и весь мир в себе! И отмщение успокоит тебя! Открой дверь и выйди наружу! Выпусти себя из клетки сознания на волю!

Голос все усиливался. Он был повсюду, пчелиным роем, жаля барабанные перепонки. Змеиные жала голоса впивались в каждую клетку тела. Музыка гремела безумным оркестром, в ней сплелись бархат вальса, жесткость хеви-металла, ритм рок-н-ролла, жар миллионов симфоний. Ноты и аккорды вращались в сумасшедшей карусели, осью которой была сама Вечность.

Джон увидел себя стоящим возле кушетки, на которой он бился в истерике, связанный. В его руке возник нож. Он разрезал им сковывавшие тело ремни.

Когда ремни упали на пол, Джон встал с кушетки. Его волосы были взъерошены, глаза блестели непонятным зеленоватым огнем. Одним усилием воли он разорвал смирительную рубашку, и она лохмотьями повалилась к его ногам. Он остался абсолютно обнаженным.

Джон распростер руки и поднял взгляд. Над ним яростным черным смерчем кружилась временная воронка, готовая навечно принять свою жертву. Словно переведя назад стрелки часов, он взглянул на прошлое и осознал все.