Александр Альба - Ненужная крепость [СИ]

Ведро-мех перелили в здоровенное, сложенное из камней, обмазанное глиной и, кажется, даже обожжённое после этого корыто-поилку. Ослик водовоз потянулся к ней и, пока не напился, не уходил даже под палочными ударами погонщиков, которые торопились напоить остальных животных. На вид вода при переливании показалась чистой, прозрачной и прохладной.

Только Хори подумал, что неплохо бы попить и самому, как к нему подошёл маджай-десятник и протянул тыкву с водой. Хори благодарно кивнул ему, вытащил затычку из фляги и напился тёплой воды. Они опять вышли за ворота, и Хори, отхлебнув снова из фляги, аккуратно её закупорил и отмахнулся от назойливой мухи.

— Не понимаю я этих воровских негров! Чего уж проще было — бросили бы убитого не в башне, а в колодец, и нет нашей заставы… — сказал юноша, возвращая Нехти флягу.

— Я услышал тебя, отец мой, но ты не совсем представляешь законы этих краёв, — сказал ему Нехти, — Даже во время войн деревень колодцы не трогают и блюдут их чистоту. Если бы они, воровские негры те, сделали бы так, как ты сказал, вся пустыня ловила бы их до их смерти, и умерли бы они в страшных муках. За порчу колодца казнь только одна — в задний проход загоняют четыре колышка. Каждый колышек длиной около локтя, и их так и бросают потом в пустыне, преступников тех.

Хори зябко поёжился, представив подобную казнь.

— Не оставляешь их вниманием? — спросил Хори о строителях стены, меняя тему разговора, — мне кажется, они и так слегка напуганы, наверное, их и погонять не надо… По крайней мере, на стройке и ремонте укреплений — ведь речь идёт и об их жизнях?

— А, ты ещё поймёшь, отец мой… Куда солдата не целуй — везде жопа. Даже боязнь за свою жизнь не в силах победить его лень. Про самое важное для солдата я уже сказал. А для командира самое важное — чтобы у солдата всегда было много работ и мало времени на глупости.

В это время оклики одной из охранных групп привлекли их внимание.

По дороге, по направлению из диких земель к башне, медленно и безразлично, крайне устало, шли три или четыре нубийки и два груженых осла, тощих, со свалявшейся шерстью и резаными ушами.

Ближайшая двойка (или тройка, если считать с псом) охраны кинулась к ним, впереди собака, за ней — собачий пастух. Лучник, пробежав немного, на удобном для стрельбы пригорке остановился, передвинул колчан половчее, вынул из него стрелу, облизал оперение и, наложив ухо стрелы на тетиву, взял лук наизготовку. Собака тем временем добежала до нубиек с ослами и рычанием заставила всех встать. Поводырь подбежал к ней, но пока не делал ничего — ждал указаний.

Хори выругался. То, что остановили этих ходоков, было правильно. Неправильно было то, что это произошло так близко от заставы. Будь на месте этих женщин немирные негры, они бы уже могли засыпать всех их стрелами, а что такое мощный лук в руках у маджая Хори знал не понаслышке. На охоте Иаму пробивал антилопу насквозь из своего лука, и стрелял он очень, очень быстро и точно. Неверно было выбрано само место для поста. Это была его ошибка. С другой стороны — будь они дальше и случись нападение, патрульных легко бы перебили без всякой пользы, и никто на заставе ничего бы не узнал. Тут надо подумать и посоветоваться с Нехти. Но самое главное — Хори совершенно не представлял себе, что ему делать. Он понимал, что нужно предпринять при нападении на пост. Он понимал, что ему делать при прохождении каравана в Две земли — был свод правил, говоривший, кто, с какими товарами и в каком количестве может двигаться. А вот что делать с этими измученными женщинами? И перед подчинёнными нельзя опозориться… Досмотреть? Задержать? Повернуть? Могут ли они быть лазутчиками? Связано ли это со зловещими событиями в башне?

В любом случае, нужно было выяснить сначала, кто они и откуда, куда и зачем идут. Нет, наверное, надо раньше досмотреть груз. Он никак не мог вспомнить имени собачьего пастуха, стоявшего рядом с кушитками, но отдать команду ему было нетрудно, поскольку тот смотрел на Хори, ожидая указаний. А вот за это его нужно наказать, нельзя выпускать из поля зрения досматриваемых ни на секунду, кто бы это ни был: ребёнок, старик, женщина… Колдун может быть под любой личиной, а ребёнок может вогнать кинжал в живот. Нельзя быть такой раззявой!

— Досмотреть груз, выяснить, кто они, откуда, куда и зачем! — приказал пастуху Хори.

Пастух наконец повернулся к нубийкам. Хори и Нехти тоже двинулись к ним, обходя по дуге так, чтобы не перекрыть лучнику возможные цели. Хори наконец-то смог их рассмотреть. Это были четыре крайне измождённые, с выпирающими суставами, запавшими глазами женщины. Из одежды на двух были только набедренные повязки, и их пустые груди только подтверждали истощение хозяек. Они были все в пыли и казались старухами, но, верно, не были таковыми — у трех за плечами висели дети, похожие на безучастных кукол. Они почти не обратили внимания на то, что собачий пастух роется в перемётных сумах, навьюченных на их ослов, таких же тощих и измождённых, как и они. На вопросы пастуха они отвечали на каком-то из местных наречий и языка двух земель не понимали — совсем дикие! И жалкие…

— Как ты думаешь, они могут быть лазутчиками разбойников? — спросил у Нехти командир тихо.

— Исключено. Не забывай, я бился ними, с дикарями теми. Они были из разных кланов, но никого не было из этого рода. Эти пришли откуда-то из далека, с восточных гор, глянь на их ритуальные шрамы на лице! И они даже не говорят на понятном языке. Я их понимаю, но со второго на третье, собачий пастух не понимает почти ничего, а ты, скорее всего, и вовсе не поймёшь — это какой-то очень дальний и редкий диалект, из древних… Пойду-ка я их сам спрошу, женщин тех.

— Это правильно, ответы надо получить. Но как ты разглядел их шрамы под пылью? — удивился Хори.

— Господин мой, они хоть и дальние, но родичи моему народу. Разве я могу этого не увидеть?

В этот момент пастух собаки издал удивлённое восклицание — попытавшись взять небольшой кожаный мешок из перемётной сумы, он уронил его от неожиданной тяжести. Мешочек раскрылся — в нём был золотой песок.

— А может, ты всё же ошибаешься? Взгляни — у них золото, — снова напрягся Хори.

Нехти подошел, присел рядом с мешком на корточки, запустил в него руку.

— Нет. Это золотой песок и самородки. Там, на руднике том, жила шла в кварце, её откалывали вместе с кварцем и мололи на мельнице, а золото у них, у женщин этих, другое. Оно желтее на цвет и жирнее на ощупь. Это доброе золото, лучше, чем было на прииске том. Лучшее из всех возможных.

Десятник распрямился, повернулся к женщинам и о чём-то заговорил с ними на непонятном Хори наречии — некоторые слова были ясны, хотя и звучали несколько непривычно, но в целом Хори, и так не то чтобы очень хорошо говорящий на нехсиу и маджайских наречиях, не понял ничего. Нехти же, надо сказать, вёл себя с женщинами уважительно и вежливо, хотя и было видно, что разговор даётся ему не так уж и легко — он часто замолкал, подбирая слова, и иногда переспрашивал непонятное. Голоса женщин, отвечавших ему, то по одной, то хором, были хриплы и слабы, как у старух.