Александр Альба - Ненужная крепость [СИ]

Нехти слегка приободрился от этих слов. Вдруг из под груды кирпичей и тел Измененных раздался стон. Перепугавшись поначалу, они сообразили, что это и кто это, и, осторожно, чтобы не приключилось беды, оборачивая руки тряпьем и захлестывая веревками, оттащили туши Проклятых в сторону и начали разбирать завал. Под ним нашелся еще один живой солдат. Счастливчика крепко побило камнями и кирпичами, он был весь в пыли, крови и ссадинах, и Хори даже не смог узнать его. Но, кажется, завалившие его кирпичи не только его покалечили, но и спасли от Проклятых душ. Пришлось Баи снова выбираться наверх. Они с Тутмосом из веревок и лопат, принесенных горе-кладоискателями, соорудили подобие подвесной люльки и осторожно вытащили раненого на первый этаж. Тутмос остался перевязывать его, а Баи нехотя вернулся в погреб. Настало время проверить — куда же ведет этот лаз и что там, в темноте? Они в некоторой нерешительности встали перед провалом. И тут испуганно завопил Тутмос:

— Ренефу плохо! Помирает он! Зовет всех!

Кряхтя и натужно вытягивая руками ослабевшие после боя тела, они втроем — Хори, Нехти и Иштек — вновь взобрались по веревке с узлами вверх. Хори казалось, что позвоночник трещит и рассыпается на части, а главная жила вот-вот лопнет, как перетянутая струна. Тур остался в погребе, а Баи, помедлив, полез за ними, словно боясь провала и того, что внутри него.

Ренефсенеб сидел, обессилено привалившись левым боком к стене. Его била крупная дрожь, лоб блестел от испарины. За несколько минут он словно постарел — лицо будто усохло и кожа туго облепила череп. Ему было очень плохо. Подняв тоскливые глаза на Нехти, он просипел:

— Леопард, во имя Дедуна и нашей дружбы, не дай моим душам погибнуть! Ты же знаешь, что делать, — он облизал распухшим сухим языком пересохшие губы, — поспеши… Эх, жаль, вина нет, глотнуть напоследок…

Баи молча метнулся к сваленному у стены вороху вещей, принесенных, очевидно, непутевыми кладоискателями, и протянул умирающему кожаную флягу. Кривовато улыбнувшись, тот попытался открыть ее, но дрожащие руки не слушались. Баи терпеливо и осторожно забрал флягу, выдрал зубами пробку, и, опустившись на колени, поддержал левой рукой товарища, а правой поднес флягу к его рту, словно мать, кормящяя младенца. Судорожно, с усилием, тот сделал несколько глотков. Кадык дергался, словно с натугой проталкивая вино внутрь. Ренеф отстранился от фляги, и малая струйка вина неловко пролилась ему на грудь, прокладывая себе извилистую темно-влажную дорогу в покрывавшей кожу матовым слоем пыли.

— Ну вот, уже не так противно уходить. Тебе зачтется, Крюк… Давай, командир, пока мои души при мне…

Нехти приподнял булаву и страдальчески глянул на Хори. Тот понял, что десятник не в силах ударить Ренефсенеба, и словно просит глазами Хори избавить его от этого. Кивнув, юноша тихо зашел за спину Ренефу, чтобы не омрачать его последних мгновений ожиданием удара. Пусть думает, что смерть придет от руки Нехти.

— Не грусти, командир, мы славно бились, — прохрипел Ренеф, — и я хорошо уйду. Если ты успеешь…

Он затих, и, казалось, начал отходить — дрожь стала мельче, но чаще. Хори понял — пора. Чуть помявшись, он все же вскинул булаву.

— Матери не говори… , - еле слышно просипел солдат, и в этот самый миг булава опустилась ему на кракнувший затылок, оборвав его последнюю просьбу. Удар был силен и аккуратен, Ренеф, завалившись вперед, на свои ноги, затем, медленно раскручиваясь уже мертвым телом, развернулся лицом вверх. При взгляде спереди, если не обращать внимания на быстро натекающую снизу лужу темной крови, казалось, что он уснул. Его лицо не было обезображено ни ударом, ни гримасой смерти. Та милостиво словно убаюкала его, мышцы немного расслабилось и солдат будто снова помолодел. Нехти, не стесняясь, плакал. Хори же не чувствовал ничего. Он словно отупел и отрешился от всего вокруг. Он чувствовал, что чуть отсушил руку во время удара, но старательно отгородился от мыслей о том, куда он бил. И все вокруг было… слегка во сне, чуть в тумане.

— Да пребудут души твои свободными, Ренеф, и да смилуются Маат и Осирис-Дедун на суде твоем, — нараспев сказал Нехти, опускаясь на колени рядом с умершим, — и да будет легка твоя дорога по камышовым полям на их суд!

Он закрыл глаза Ренефсенебу, распрямил изогнутое тревожным крючком тело и сложил ему руки на груди, как это потребно у мумии. И все продолжал и продолжал смотреть в его успокоившееся и как-то покровительствено, словно Ренеф знал теперь много больше оставшихся, улыбающееся лицо. Так улыбаются статуи богов и царей в храмах, как детям, будто припоминая, в чем виноваты те перед ушедшим и прощая эти никчемные мелкие прегрешения. А Нехти все равно терзал себе память, вспоминая то, что уже никак не изменить. Колени вдруг ощутили липкое тепло — лужа крови добралась до него. Десятник, словно успокаивая свою совесть, подумал — значит, точно успели перехватить души Ренефа у Измененных. Из раны на голове течет сильно и много, но только если рана досталась живому, мертвое сердце Проклятого не гонит по мертвому телу мертвую, гнилую кровь. Десятник встал, отер колени ладонью, а потом долго искал, чем же вытереть руку. Кровь уже начала сворачиваться, и пальцы будто склеивались, а кожу на руке стянуло. И в то же время, когда он нашел, наконец, какую-то ветошь, ему было стыдно и неловко стирать с руки кровь Ренефа, словно к неисправимым промашкам добавилась еще одна.

Баи напряженно и пристально глядел в лицо Ренефсенеба, будто пытаясь понять что-то важное для себя. Затем, не обращая внимания на командиров, он поднял так и не закрытую флягу, из которой поил на прощанье Ренефа вином, и в несколько глотков опустошил ее до конца, а затем небрежно отбросил в сторону.

Смерть Ренефсенеба словно вытащила из них какую-то опору, главную, как центральная балка дома. Ни говорить, ни думать, ни делать что-либо не было сил. Один двужильный Богомол не сдавался, понимая, что сейчас надо встряхнуть, растормошить начальство, иначе будет и вовсе худо. Он подошел, хмуро посмотрел на них, на покойного, и пробурчал:

— Пойдем и покончим уже со всем этим. Иначе, не знаю, как душам Ренефа и Анхи, а моим душам точно не будет покоя и радости в этом мире.

И они вновь спустились в погреб. Хори и Нехти — словно это уже было частью погребальной церемонии, Баи — будто стараясь оттянуть неизбежное и Богомол — как бы приступая к неприятной, но нужной работе. Тур ждал их в середине погреба, спокойно и молча. Он уже собрал и очистил стрелы, и они были в выкрашеном в черный цвет плетеном из папируса колчане. Хори вдруг подумал — а что будет, если этими стрелами ранить человека? Ведь они же побывали в плоти Потерянных душ? На миг ему стало страшно и зябко, и он задал этот вопрос вслух. Нехти удивленно глянул на него и перевел вопрос негру. Тот ответил, долго и подробно.