Александр Альба - Ненужная крепость [СИ]

— Тутмос в башне?

— Да, и Нехти там. И раненые. Воды им отнесли. Но надо бы посмотреть на раны их при свете солнца.

— Мы, по крайней мере, Измененными не стали. Надеюсь, и у них все спокойно. Пойдем к колодцу, польешь — мне надо умыться, да и тебе не помешает.

Кряхтя и морщась, он доковылял до выгребных ям и помочился. Затем, так же тяжело и одеревенело, дошел до поилки. Вначале спина, руки, ноги — короче, все члены — еле сгибались, но постепенно он разошелся, спиной чуствуя глумливый взгляд долговязого следопыта. Как тому удавалось быть ехидным с торжественно-постным лицом — уму непостижимо! Холодная вода, щедро выплеснутая из кожаного ведра коварным Богомолом, дубиной вышибла из него дух и победила, наконец, сон. Хори сперва наконец напился, почистил зубы очищающей солью бед и еще раз умылся, неторопливо и тщательно, с умывальной смесью суаб. Затем протер подмышки мазью из смешаных и перетертых скипидара, ладана, семян и благовоний, омыл в последний раз руки и наконец-то ощутил себя живым и почти целым. Мстительно окатив в ответ водой с ног до головы Иштека, он отправил его за жрецом, писцом и маджайкой. Правильней всего будет показать им все на месте, в башне. Подумав, он решил не тратить время на подведение глаз и бровей, и прямо-таки услышал материнское: «ни один ленивый мальчик никогда и ничего не добъется в жизни!» Нет, у него был с собой и зеленый порошок из малахита, и черный из галенита, но не было никакого желания заниматься этой, как он считал, ненужной ерундой. Во-первых, он, особенно глядя на неподводящих глаза маджаев, убедился, что, вопреки всеобщему мнению, и без этих зелий глазные болезни не одолеют его. Во-вторых, без них кожа не зудела, особенно если вспотеть. Голову брить тоже было некогда, и, проведя по ней рукой, он убедил себя, что все пока в порядке, снова явно услышав материнское: «Ленивый мальчик!» Роль ритуала и привычки он пока недооценивал.

У печи появился, потирая спросонья глаза, Тури. Весь залитый розовым рассветным солнцем, он был олицетворением мира и покоя. Заметив командира, он весело помахал ему рукой и принялся растапливать печь жгутами сухой травы и хворостом. Счастливец, он еще ничего не знает! Молодой неджес подошел к башне. Часовой отрапортовал ему о том, что все спокойно. Этот-то явно уже все знал о ночных несчастьях, лицо его было зло и встревожено, и он нет-нет да и косился на выход из башни. Хори вспомнил его имя — Нефер, из семерки Нехти.

— Внутри все тихо? — спросил его юноша.

— Тихо. А уж как там боги дали…

— Я внутрь. Пропустишь достопочтенного жреца, писца, Иштека и старшую диких негров. Если с ними придет кто-то из диких негров — тоже. Остальных — не пускать! — сказал Хори. Только сейчас он понял, что сжимает в руке булаву, и подивился — а где она была во время умывания? Потом его словно обожгло — с ночи он лишь обтер ее ветошью, еще в башне, но не обжег и не окурил в дыму, как говорил им Тур. Он осторожно засунул длинную рукоять за пояс на спине, глянул — нет ли на руках ранок или порезов, и полез вверх по раскачивающейся веревочной лестнице. Со второго уровня он прислушался — внизу было тихо. Факелы уже давным-давно прогорели, воняло дымом и было темно. Решив дождаться всех наверху, он поднялся на сторожевую площадку крепости. Мир вокруг был прекрасен. Был как раз тот самый лучший час дня в пустыне — безветренный рассвет. Прохлада ласкала нежным ветерком, солнце еще не выплыло на дневной ладье Ра, но уже окрасило небо — от розового на востоке, до темно-голубого, почти синего на западе, с последними замешкавшимися звездами на нем. Горы были невообразимо прекрасны — от перламутрово-прозрачных до темно-фиолетовых, плавно перетекая всеми мыслимыми цветами в утренней дымке. Даже царский пурпур не пожалели, чтобы раскрасить утро к приходу царя всех царей и владыки всех владык — солнца. Он опять победил Апопа в ночном бою, и в эту ночь мы бились вместе с ним, хоть и не на одной ладье, подумал Хори.

Заскрипела-затрещала лестница. К башне никто не подходил, и Хори догадался, что к нему поднимается десятник. Нехти выглядел заспаным и по-детски беззащитно щурился после темноты башни. От этого он казался абсолютно умиротворенным и спокойным. И снова юноша подумал — неужели я один так остро все воспринял этой ночью? Или просто виной всему моя неопытность и отсутствие привычки к бою и смерти вокруг? Маджай поздоровался, Хори ответил тем же и предупредил, что уже послал Богомола за всеми, кого следовало в первую очередь посвятить в ночные дела. Нехти скривился и цыкнул дыркой между зубами за левым клыком. В смущении потерев свой широкий покатый лоб, он, наконец, спросил о том, что его явно мучало и беспокоило:

— Господин и отец мой, не сочти за дерзость, но что ты собираешься объявить своим детям и, самое главное, ты собираешься делать со всем тем, что обрушилось на нас ночью этой.

— Я собираюсь сказать бойцам, что и как воистину было ночью, показать им Проклятых душ, затем сжечь от греха подальше туши Измененных, послать гонцов в Кубан с докладом и камнем хесемен и отправиться в погоню за преступниками. Надо казнить их всех до единого! Выпустивших в мир это черное волшебство нельзя оставлять в живых, дабы и следа от них не осталось! И надо отбить у них пленных, пока они вновь не сотворили над ними непотребное свое колдовство.

Нехти тяжко вздохнул, явно очень огорченый этими словами молодого командира.

— Дозволь мне кое-что сказать тебе. Гонца отправить надо и немедленно, самого быстроногого, чтоб он за день одолел путь. Но камни следует оставить на месте — пусть их пересчитают и примут должным манером. И пусть для начала их сочтет писец в присутствии жреца и твоем, как командира. Так будет верней, спокойней тебе, а гонец доберется быстрее. Затем, надлежит решить с похоронами погибших — отослать тела в Кубан и далее к семьям, или хоронить здесь. И ты еще упустил негров диких тех — нельзя им шляться без призора, тем более с золотом, но и караван с продуктами для их земли здесь не наберешь. О них тоже следует донести господину Пернеферу. А вот о рассказе их старшей, рассказе писца и о том, что обнаружил в следах Богомол — как бы не оказаться сожраными такими зубастыми секретами. Я тебе напомню — о том, что Иштек нашел следы жреца либо семера и еще одного странного человека, мы не сказали пока никому. И — да, я ему верю. И — да, он не дурак и будет молчать даже с моими стариками из ущелья Хесемен. Все остальное не веселей предыдущего. Сжечь Измененных — это само по себе будет задачей непростой. Я ума не приложу — как вытащить их туши и не заразить всю башню отравой из них, и где взять столько топлива? А вот в погоню нам никак нельзя. Сразу по двум причинам. Первая — наш приказ стать крепкой ногой в крепости этой. Как ее охранять, да еще при четырех погибших и двух раненых, если кинуться в погоню? Какими силами и куда? Помнишь, после тех детей-Проклятых, я говорил тебе, что тебя назначили командовать сюда, чтоб ты набрался опыта в безопасном месте? И что ты хорош — для джаму, а здесь нужен опытный воин пустыни. А ведь речь вовсе не шла о погоне за отрядом, в котором воинов, возможно, больше, чем нас всех вместе взятых, с погонщиками, собаками, ослами и жрецом. Кого ты отправишь в погоню, а кого оставишь? А если они кружным путем вернутся? Наших сил не хватит и удержать крепость, и преследовать нечестивцев. А если посланый отряд их, спаси все боги, нагонит? Это верная смерть для посланых. Пусть они, грабители и жалкие негры эти, и отягощены скотом и пленными — они воины пустыни, которые умеют здесь воевать, отыскивать воду, путать следы и устраивать засады. Они увидят вас и сосчитают на расстоянии втрое большем, чем вы их заметите со всем обозом. А если послать в погоню стариков, то ведь их теперь всего пятеро, считая и меня. И, если нагрянут сюда вдруг недруги, то никто из джаму и не заметит, как их зарежут во сне, особенно если не будет ни тебя, ни меня. Это будет напрасный поход, молодой господин.