Роберт Силверберг - Умирая в себе. Книга черепов [сборник litres]

С урока истории мы идем на обед. Яйца, рубленый перец, пиво, темные толстые ломти хлеба. После обеда час индивидуальной медитации. Каждый из нас занимается этим в своей комнате, усиленно пытаясь постичь то, что было запихано в наши мозги. Затем звучит гонг, снова призывающий нас в поля. Жара уже спала, и даже Оливер проявляет некоторую сдержанность. Передвигаемся мы медленно, вычищая курятник, втыкая рассаду, помогаем неутомимым братьям-фермерам, которые проработали почти весь день. Это занимает два часа; здесь все Братство плечом к плечу, за исключением брата Энтони, который остается один в Доме Черепов. (Именно в это время мы и пришли сюда в первый раз.) Наконец нас освобождают от этой каторги. Потные, прокаленные солнцем, мы тащимся в свои комнаты, еще раз совершаем омовение и отдыхаем в одиночестве до ужина.

Затем еще раз едим. Меню традиционное. После ужина помогаем убраться. Ближе к закату мы выходим с братом Энтони и еще с четырьмя-пятью братьями, которые присоединяются к нам почти каждый вечер, к невысокому холму с западной стороны от Дома Черепов: здесь мы выполняем обряд поглощения солнечного дыхания. Для этого нужно принять особую, неудобную позу – что-то среднее между позой лотоса и стартовой стойкой спринтера – и смотреть прямо на красный шар опускающегося светила. В тот момент, когда нам начинает казаться, что мы вот-вот прожжем дырки в сетчатке, нужно закрыть глаза и сосредоточиться на спектре цветов, попадающих к нам от солнечного диска. Нас учат забирать этот спектр внутрь тела, пропускать его через веки и распределять через носоглотку по горлу и груди. Предполагается, что в конечном итоге солнечное излучение сосредоточится в груди и будет производить жизнетворное тепло и свет. Когда мы станем настоящими адептами, мы сможем перемещать полученную энергию в любую область организма, особо нуждающуюся в данный момент в подпитке жизненной силой – в почки или, скажем, в гениталии, поджелудочную железу или еще куда-нибудь. Братья, сидящие рядом с нами на вершине холма, именно такими перемещениями, по-видимому, и занимаются. Практическая польза этой процедуры лежит за пределами моего понимания; с точки зрения науки я никак не могу разглядеть хоть малейшую ее ценность, но поскольку Эли с самого начала не переставал утверждать, что в жизни гораздо больше всего, чем известно науке, и если технология долгожительства здесь опирается на метафорическую и символическую переориентацию метаболизма, ведущую к эмпирическим изменениям в деятельности организма, тогда, возможно, для нас чрезвычайно важно пить дыхание солнца. Братья не показывают нам свои свидетельства о рождении: все это мероприятие, как было сказано, мы должны принимать на веру.

Когда солнце скрывается, мы направляемся в одно из самых обширных общих помещений, чтобы исполнить последнюю обязанность за день: занятие гимнастикой, которое проводит брат Бернард. В «Книге Черепов» сказано, что сохранение гибкости тела играет существенную роль в продлении жизни. Ничего нового в этом вообще-то нет, но методика Братства по поддержанию гибкости наполнена, конечно, особым мистико-космологическим содержанием. Начинаем мы с дыхательных упражнений, значение которых брат Бернард объяснил нам в своей обычной лаконичной манере: это связано с перераспределением чьих-либо отношений с вселенной явлений, чтобы макрокосмос был внутри, а микрокосмос – снаружи. Так я думаю, но надеюсь получить более отчетливую картину по мере продвижения.

Много эзотерических рассуждений связано и с развитием «внутреннего дыхания», но, очевидно, пока считается, что еще не пришло время нам это постигать. Так или иначе, мы садимся и начинаем энергично дышать, выгоняя из легких все шлаки и вдыхая чистый ночной, пригодный для души воздух. После продолжительного периода вдыхания и выдыхания мы переходим к упражнениям на задержку дыхания, вызываемым головокружением, которые приводят нас в приподнятое состояние, а потом – к необычным манипуляциям с перемещением дыхания, когда мы должны научиться направлять его в различные части организма, что во многом напоминает то, чем мы занимались недавно с солнечным светом. Занятие это довольно тяжелое, но гипервентиляция приводит к определенной эйфории: мы ощущаем легкость в голове, оптимизм и без труда убеждаем себя, что значительно продвинулись по дороге к вечной жизни. Наверное, так оно и есть, если кислород – это жизнь, а двуокись углерода – смерть.

Когда брат Бернард решает, что мы надышались до состояния благодати, мы начинаем раскачиваться и перекручиваться. Каждый вечер упражнения разные, как если бы он составлял программу из бесконечного множества вариантов, наработанных за тысячу веков. Сесть, скрестив ноги, пятки в пол, хлопнуть в ладоши над головой, быстро коснуться пола локтями пять раз (ох!). Коснуться левой рукой левого колена, правую руку поднять над головой, глубоко вдохнуть десять раз. Повторить то же с правой рукой на правом колене, левая рука вверху. Теперь высоко поднять руки и, зажмурившись, с шумом бить себя по голове, пока перед глазами не засверкают искры. Встать, руки на бедра, сильно наклониться в сторону, пока туловище не согнется под прямым углом, сначала – влево, потом – вправо. Стоять на одной ноге, колено другой ноги прижать к подбородку. Прыгать как сумасшедшие. И так далее, включая многое из того, для чего мы еще не достигли достаточной гибкости – заложить ноги за голову, вывернуть руки, сделать стойку со скрещенными ногами и тому подобное. Мы выкладываемся полностью, чего никак не хватает, чтобы удовлетворить брата Бернарда: гибкостью своих собственных движений он без слов напоминает нам о великой цели, к которой мы стремимся. Теперь я уже не удивлюсь, если в один прекрасный день узнаю, что для достижения вечной жизни совершенно необходимо овладеть искусством засовывания локтя в рот; если ты не сможешь сделать, то, как ни жестоко, малыш, но придется тебе чахнуть на обочине.

Брат Бернард доводит нас почти до изнеможения.

Сам он проделывает все, чего требует от нас, не пропуская ни единого наклона или изгиба, не выказывая ни малейших признаков напряжения по мере выполнения всех этих трюков. Лучше всех художественная гимнастика идет у Оливера, хуже всех – у Эли, тем не менее Эли занимается со сверхъестественным неуклюжим энтузиазмом, достойным восхищения.

Наконец нас отпускают. Обычно это происходит после примерно полутора часов занятий. Остаток вечера – свободное время, но мы уже не в состоянии воспользоваться свободой: к этому моменту мы готовы упасть в койку и отрубиться, поскольку слишком мало времени остается до рассвета, когда раздастся бодрый стук брата Франца в мою дверь.