Анна Старобинец - Резкое похолодание. Зимняя книга [сборник litres]

– Очень красиво.

– …И какой-то идиот въехал прямо в нее на санках. И у него были… у него еще были горнолыжные палки. У них очень острые концы, у этих палок. Совершенно непонятно, зачем ему понадобились горнолыжные палки. На санках-то. Откуда вообще они у него взялись, эти палки! Он потом сказал, что нашел их на вершине горы. Что это не его. Это чьи-то чужие…

– Я думаю, это были его палки, – уверенно говорю я.

– Конечно, конечно, – рассеянно соглашается женщина.

Свои палки я так и не нашла. Но это ведь были не они. Я совершенно уверена, что это были не они. А его собственные палки. Этого идиота на санках. Да и вообще – при чем тут палки?

– Она умерла? – спрашиваю я женщину.

Она снова отводит взгляд.

– Нет… Ну что ты? Конечно, нет…

– А почему она не двигается?

– Она… просто без сознания.

– Что значит без сознания?

– Это значит – она крепко заснула. Бедная, бедная девочка…

Спасибо тебе, волшебница. Ты все-таки помогла мне, моя добрая волшебница.

Когда мы выходим из леса, папа отправляет меня домой, а сам уходит с Леночкиным отцом и с Леночкой на руках.

Он возвращается домой ночью. Его горнолыжная куртка в крови, мама встречает его на пороге, смотрит на куртку и кричит.

Он молча заходит в коридор. На его лице выражение.

Я говорю маме:

– Не бойся.

Я говорю:

– Папа просто помог кое-кому.

И еще я говорю:

– С нами ничего не случится. Ничего не случится, если мы будем дружить с волшебницей.

– С какой еще волшебницей? – раздраженно спрашивает отец.

– С волшебницей, которая живет в горе.

– С какой?!

– Которая живет в горе.

У мамы что-то происходит с глазами. Они становятся большими и круглыми, как два игрушечных шарика, потом снова маленькими и совершенно белыми, как у слепой, а потом они закрываются, и она падает.

Отец молча подходит к ней, молча поднимает ее и относит на кровать. Слышится какой-то шлепок. Потом еще один. Потом непонятное шевеление – и тихий мамин голос.

Отец возвращается в прихожую и молча смотрит на меня. Его куртка в крови. Он пытается расстегнуть молнию, но его руки очень сильно дрожат.

Впервые в жизни я вижу, как у него дрожат руки.

Чужим, хриплым голосом он произносит:

– Никогда. Не говори. Такой. Ерунды.

Я спрашиваю:

– Что с мамой?

– Обморок. Сейчас уже лучше.

Я говорю:

– Папа. У тебя руки дрожат.

– Тяжести, – отвечает он. – Весь день я таскаю тяжести.

– Догогая волшебница! Я знаю, ты очень добгая, но у меня к тебе все гавно есть одна пгосьба. Со мной в школе в пагаллельном классе учится Леночка. Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое… – Ренат, запинаясь, читает по бумажке. Издалека я слышу не все, но я знаю эти слова наизусть.

Вокруг него – целая толпа. Сейчас перемена, но никто не носится по коридорам, не играет в сифу и в резиночку… Все стоят и молча слушают Рената. Он весь красный от такого внимания, особенно уши. Он улыбается от восторга.

– «…Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое…»

Звенит звонок, но никто не трогается с места.

– «…Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое…»

А вот и неправда! Вот и вранье. В моем письме это было написано только два раза: «Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое. Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое. Я так хочу…»

– «…Я так хочу! Я так хочу! Я так хочу! Я так хочу!..»

Неправда! Неправда! У меня только три раза. Эта фраза всегда пишется только три раза, идиот!

– Неправда! – кричу я.

Они все оглядываются на меня. Они молчат. Ренат сворачивает бумажку и трусливо пятится по коридору.

– Э, ты куда? – шагает к нему длинный Круглов из параллельного класса. – Дочитывай давай, мелкий! А то ща и тебя отпиздим!

– «Я так хочу», – покорно разворачивает бумажку Ренат. – «Я – Соня. И еще. Догогая волшебница! Я пгинесла тебе двенадцать шоколадных конфет». Ну, типа… всё. – Ренат подобострастно улыбается.

– Дай позырить, – говорит Круглов, забирает у Рената бумажку и читает, глупо шевеля губами и тараща глаза.

Остальные продолжают пялиться на меня.

– Во, бля-я-я… – восторженно тянет Круглов. – В натуре письмо волшебнице. «Сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое»… – Он поднимает на меня круглые глупые глаза. – Так она чё, в натуре из-за тебя под санки попала? А, жирная?

Я трогаю пальцами свои белые, бесчувственные щеки и молчу.

– Вали ее, пацаны! – нерешительно приказывает Круглов.

Никто не двигается с места.

– Не надо, – говорит Катя Гусева, Леночкина одноклассница.

– Не п-понял? – мычит Круглов.

– Не надо к ней подходить. Она наведет на вас порчу.

– Чё?

– Чё слышал. Она порчу наводит. Не подходите к ней. Не прикасайтесь. Не разговаривайте с ней вообще!

– Жирная, короче, сифа! – орет кто-то из толпы.

– Сифа!

– Сифа!

– Ай, боюсь, боюсь, жирная меня под санки столкнет! Жирная меня убьет!

Они наконец разбегаются по классам. Все, кроме Рената: у него какое-то специальное облегченное расписание, и ему уже пора домой. Он суетливо семенит к лестнице. Я бросаюсь за ним.

Я нахожу его в раздевалке: он прячется среди чужих курток и шуб, но он слишком безмозглый, чтобы спрятаться как следует. Я нагибаюсь – и сразу же вижу его кривые цыплячьи ноги у стойки вешалки.

Я подбегаю к нему, сдергиваю с вешалки все, что на ней висит.

– Ты взял мое письмо! – кричу я.

– Какое письмо?

На его лице – полнейшее недоумение. Он похож на маленькую забавную обезьянку из передачи «В мире животных». Я размахиваюсь и со всей силы бью его по этому забавному мартышкиному лицу.

– И-и-и! – визжит он; еще бы: рука у меня тяжелая. – Ба-буш-ка-а-а!

– Ее здесь нет, – спокойно говорю я. И снова повторяю: – Письмо. Мое письмо.

– Я не бгал, – гундосит Ренат, и его обезьянье лицо сморщивается в плаче. – Не бгал я твое письмо! И-и-и-и!.. Больно!

– Я видела тебя на горе. Ты был у моей волшебницы. Ты украл у нее мое письмо!

Я бью его снова, и он снова визжит.

Его голова мелко-мелко дрожит, и щеки дрожат, и губы. Он падает на пол, на грязный, мокрый пол раздевалки, визжит и дергается и молотит по упавшим курткам ногами.

– Это не я-я-я! – визжит он. – Я не бгал-а-а-л! Я только кушал конфе-е-еты-ы-ы! Там в этой дыгке в гоге лежали конфе-е-е-ты-ы-ы!

– Как же ты тогда читал мое письмо, если ты его не брал?

Он дрыгает ногами и хрюкает.

– Отвечай! – Я пинаю его ногой.

– Бабушка-а-а! – надрывается он. – Бабушка-а-а! Это она! Она! Она! Это бабушка мне сказала-а-а!

– Что сказала?

– Это бабушка! Она у меня все знает! Она сказала мне пго твое желание! Она мне… пгодиктовала! Я не бгал! Ничего не бгал! Я только записал! Она все знает и так!