Наталья Тимошенко - Мертвая неделя [СИ litres]

– Заметила странность? – прервал молчание Матвей. – Я нигде не вижу церкви.

Мирра огляделась. Надо признаться, на это она не обратила никакого внимания. Верующей не была, в церковь никогда не ходила, даже яйца на Пасху не красила, хотя приемная мать несколько лет пыталась привлечь ее к этому глупому занятию. Но Матвей был прав: это странно. В деревне, особенно такой отдаленной, должна быть церковь. Пусть небольшая, но должна.

– Степа упоминал, что навьями становятся в том числе те, кто погребен без отпевания, – заметила она. – Может быть, отсутствием церкви и объясняется такое их количество?

– А ты крещеная? – внезапно спросил Матвей.

– Понятия не имею. На моей памяти этого не делали, а крестили ли в бессознательном возрасте, не знаю.

– И я нет, – сказал он, решив, что это значит нет. – И Степа, мы выяснили вчера. Теперь я точно больше уверен, что мы все отсюда. И ты тоже.

Мирра кивнула, непроизвольно сжав кулаки. Она отсюда, совершенно точно отсюда! И скоро, скоро узнает ответы на те вопросы, которыми задавалась всю жизнь, которые болью отзывались в правой ноге, мешали спать, мучили кошмарами. Надо только найти того, кто все расскажет, кто укажет правильное направление.

Нескольких пенсионеров они заметили во дворах и огородах, но подходить и расспрашивать их вот так сразу казалось странным. К счастью, собеседник нашел их сам. Они проходили мимо небольшого магазина, когда оттуда вышла женщина лет пятидесяти. Сначала прошла мимо, лишь с подозрением посмотрела на них, потом остановилась, подумала немного, обернулась.

– Кажется, мы привлекли к себе внимание, – шепнул Матвей.

И в этом не было ничего удивительного. Наоборот, было бы странно, если бы незнакомая парочка, прогуливающаяся по улицам окруженной со всех сторон густым лесом деревни, не вызвала подозрений у местных жителей.

– Добрый день! – вежливо поздоровался Матвей, когда они поравнялись с женщиной.

Та словно липкой паутиной окутала их цепким взглядом, прошлась с ног до головы, и только потом ответила:

– Добрый. А вы кто такие?

– Мы из города, – неопределенно махнул рукой Матвей. – На свадьбу приехали.

– На свадьбу? – женщина переспросила таким тоном, что Мирра как-то сразу поняла: про свадьбу она слышит впервые. И это ей очень не понравилось. – К кому?

Интересный вопрос. Как раз его они хотели бы задать ей, а не наоборот. Матвей первым сообразил, что добиться какой-то информации о свадьбе от этой собеседницы не удастся, а потому шире улыбнулся и спросил:

– А вы меня не узнаете?

Спросил таким тоном, что даже Мирре на миг показалось: он ее узнал. Будто уехал отсюда не несмышленым младенцем, а как минимум школьником. Но это возымело эффект: женщина разом потеплела, строгое лицо разгладилось, распрямились мелкие морщинки лбу, зато паутинной сеточкой побежали от глаз к вискам, а уголки губ несмело тронула легкая улыбка.

– Нет, – призналась она.

– А я Клавдии Петровны внук. Помните такую?

– Клавдии Петровны?..

– Филипповой.

Женщина как от огня отпрянула от него, снова лоб молниями разрезали глубокие морщины, а в глазах появилось странное выражение, не то испуг, не то удивление.

– Филипповой? Неужто жива еще?

Матвей развел руками, и улыбка его из легкой, игривой, сразу стала многозначительной и печальной. Вот уж удивительная особенность выражать такой спектр чувств одной улыбкой!

– Умерла полгода назад. А вы ее помните, значит?

– Отчего ж не помнить? – женщина снова смягчилась. – Фельдшером у нас столько лет работала, а как маменька твоя в родах умерла, забрала тебя да уехала. Сказала, не может жить там, где все напоминает о дочери.

По лицу Матвея пробежала тень, и Мирра едва удержалась от того, чтобы успокаивающе коснуться его плеча. Такие жесты не в ее характере, она вообще не любит касаться людей, и поддержку оказывать не умеет. Никто никогда не поддерживал ее, и она не научилась. Вот и сама вчера от него не приняла. Спрятала руки в карманы джинсов, чтобы не чесались делать неуместные жесты.

– Бабушка почти ничего мне не рассказывала, – тихо и печально заметил Матвей. – От чего умерла моя мама?

Женщина покачала головой, покивала сочувствующе.

– Да кто ж теперь знает? Больше двадцати лет прошло! Бабушка твоя говорила, инфекция какая-то. У нас же здесь ни больницы, ни лекарств не было. И сейчас нет, а тогда совсем грустно было. Несколько рожениц от этой инфекции умерло, все детишек оставили.

– Несколько? – ухватилась за эти слова Мирра. – Сколько?

– Да разве ж я помню? Вот его мамка умерла, Софка из третьего дома точно. Еще умирали, да не помню я, кто и сколько.

– А с детьми их что? – не унималась Мирра.

– Так не следила я за их судьбами. Родные забрали. Кто здесь остался, вот как Софкин сын, кого увезли, как Клавдия Петровна его, – она кивнула на Матвея.

– А никто из тех детей в лесу не терялся?

Мирра чувствовала внутри необычное возбуждение, застилающее мысли, мешающее думать. Казалось, она в полушаге от правды. Казалось, что уже знает ее, внутри себя знает, осталось только, чтобы облекли в слова эту правду, и она наконец поймет, кто она, узнает, почему бросили ее в лесу, кто виноват в том, что происходило с ней дальше.

– В лесу? – переспросила женщина, и Мирра внезапно поняла, что до правды ей не полшага, а гораздо дальше. Огромная волна накрыла ее, унесла далеко-далеко, и вот она уже снова в отправной точке, снова ничего о себе не знает. Так и оказалось: – Нет, местные детишки все лес знают. Даже если заблудится кто, максимум к ночи выйдут.

– Лет двадцать назад, – это сказал уже Матвей. – Точно никто не терялся? Может быть, вы забыли?

– Ничего я не забыла! – собеседница начала раздражаться, будто ее обвинили в воровстве, а не плохой памяти. – Ну, бывает, конечно, что кто-то заблудится, – сказала она, забыв, что минуту назад утверждала обратное, – но всех находят. Кого живого, кого уже мертвого. У нас тут леса дремучие, непролазные, да еще иногда… – Она осеклась, но Мирра каким-то шестым чувством поняла, что она едва не упомянула лешего, любящего заставить плутать путников. – Но всех находили. Я бы запомнила. Тем более ребенка.

Матвей вздохнул, и Мирра почувствовала к нему благодарность. Он переживал за нее, хотел, чтобы она узнала правду. Быть может, даже сильнее, чем она сама. Потому что он не боялся узнать, а она боялась.

– А не покажете мне дом моей бабушки? – попросил Матвей, снова улыбнувшись, заставляя женщину смягчиться. – Хотелось бы посмотреть, где жила она и моя мама, где родился я.

По лицу женщины промелькнула тень, она покачала головой и посмотрела на него с сочувствием.

– Нету дома. Сгорел он.

И вместе с ним, наверное, та шкатулка или ящичек, ключ от которого висит у него на шее. Мирра снова ощутила жгучее желание оказать ему поддержку, тронуть за руку чуть выше локтя, но не рискнула. Никогда такого не делала, что если сделает что-то не так? Прикосновение выйдет слишком грубым, поддержка не такой осторожной? Не рискнула, сильнее засунула руки в карманы, спрятав ладони целиком, не позволяя себе слабости.