Валерия Спасская - Время светлячков

Оставалось только уладить некоторые детали и соединиться также в проявленной реальности. Каким бы невыносимым не было это ожидание, сейчас ей следовало набраться терпения и верить, быть мудрой и сильной Богиней, на наделать глупостей и дождаться своего прекрасного Бога.

В тот вечер Яр больше не позвонил и не написал ей, и Лара, чтобы отвлечься и разделаться с прошлым, по совету подруги, взяла в руки кисти и продолжила работу над картиной. В конце концов, чтобы быть вместе, каждый из них должен закончить незавершённые дела. Всё было гармонично и закономерно.

Я уже не помню, откуда взялась у меня эта привычка: записывать свои сны. Кажется, я об этом прочитала в какой-то книге по управлению снами. Да, точно! Это первый этап к осознанности в ночное время: начать вспоминать и записывать сновидения. Потом составляешь карту (у каждого она своя), изучаешь её в деталях и начинаешь пытаться во сне понимать, что это сон. А когда уже всё лучше и лучше распознаёшь иллюзорность ночных видений, то пробуешь менять что-то в той реальности, и вскоре можешь делать там, что хочешь: летать, путешествовать, менять свой облик, создавать миры — да всё, что угодно.

Я, правда, не совсем понимаю, зачем всё это. Прикольно, конечно, но я, как художница, всегда охочусь за новыми образами, а в обычных неуправляемых снах иногда такое проявляется, чего ты в жизни не видел, перед чем твоё жалкое человеческое воображение просто бессильно. Так зачем же ограничивать эти удивительные возможности вмешательством неполноценного разума?

Во всяком случае, записывать сны — это интересно, так они лучше запоминаются.

Но какое-то время назад, кажется, с тех пор, как я познакомилась с Яром, мне стали сниться очень странные сны, такие реальные, как будто это не сны, а воспоминания. В них я вижу и осязаю каждую деталь, каждое ощущение, а когда это происходит, то я — это словно не я, а другой человек, наделённый моим сознанием. А просыпаясь, я не нахожу в этих снах обычных для сновидения несоответствий — напротив, всё ясно, понятно и закономерно.

В последнее время мне снится странная комната где-то наверху, под самой крышей — небольшое помещение с обшарпанными стенами, без мебели; драная подстилка в углу, на которой я сплю, старый стол, заваленный странными предметами: колбами, пробирками, кусками минералов и какими-то порошками, прямо на полу — огромные стопки книг: толстых засаленных фолиантов. На окнах — тёмные занавески, ни один луч солнца не проникает снаружи, с улицы. У одной из стен — красноватая цилиндрическая печь из трёх частей, с куполообразной верхушкой, с круглыми прозрачными окошками в средней части и маленькими отверстиями в нижней, за которыми виднеется дрожащее пламя. Труба её выведена наверх сквозь неровное отверстие в крыше. Тяжёлый неприятный запах наполняет помещение, от него трудно дышать, поэтому меня то и дело бьёт сухой хриплый кашель. Комната освещена тусклым пламенем свечей, расставленных по периметру.

Я что-то знаю — больше, чем думаю, чем рассказываю.

Поднимаюсь на рассвете, чтобы проверить огонь и продолжить делать то, что нужно держать в тайне. Печь, порошки, старые книги… но есть ещё кое-что: страсть! Безумная мечта сотворить что-то особенное, то, что не удавалось почти никому. Мне кажется, я понимаю то, чего не понимали до меня, и вот-вот доберусь до сути…

Достаю какие-то тетради из старого сундука. С этим сундуком я пришла сюда, и это — всё, что у меня есть, это небольшое пространство, куда я могу вместить всю свою недолгую печальную жизнь…. Почему печальную? Я не знаю… слезы начинают течь беспрерывным потоком, когда я устремляю свой взгляд в прошлое — от этого момента до начала своего беспросветного существования — такого, какое оно сейчас… но ведь это началось гораздо раньше, правда, Лев?!

Я не знаю, как тебя зовут в этом промежутке, когда ты нашёл меня под крышей старого дома, где я вешаю чёрные шторы, чтоб они скрывали то, чем я занимаюсь днями и ночами… Но почему-то это странное имя приходит в голову, и всё моё существо наполняется трепетом при каждом воспоминании о тебе…

Помнишь ли ты ещё, как мы змеями танцевали в храме, поклоняясь стихии воды? Или минералы, металлы, трансформация — это всё подчинено огню и станет его триумфом?

Стало ли триумфом то, что последовало?

Сейчас я знаю, но тогда не знала… я была одержима лишь одним: обрести свободу. Я начала это делать раньше, прежде, чем ты появился в моей тайной лаборатории.

В те дни я была расстроена и напугана, потому что нашего наставника Аристена, к которому когда-то направил меня названый отец-монах перед тем, как покинуть этот мир, схватили стражи и упекли в темницу, а после этого и все другие наши соратники растворились во тьме, скрываясь от преследований. Конечно, все мы знали, на что идём, занимаясь алхимией, но ничего важнее не существовало в нашей жизни.

Блажен тот, чья совесть чиста….

Я была девчонкой, больной, уставшей, дрожащей от ужаса (быть готовой на жертвы — не значит не бояться), когда наблюдала, как ты отгоняешь стражей под окнами моей добровольной темницы, но видит бог, как расцвела моя бедная душа, заметив твой очарованный взор, склонённый над ретортами и ингредиентами, которые мне удалось добыть… как забыв обо всём, ты читал те книги, которые я хранила в пыли своего поднебесного жилища… Как разделял со мной страсть бессонных ночей, поддерживая огонь, как ждал, молясь и изучая до утра секретные формулы, расшифровывая древние символы, так же, как и я, страдал головной болью, надышавшись едкими испарениями…

То, что мы искали, в ту пору искали многие, но я уверена, что мы подошли очень близко к самой сути, иначе не случилось бы то, что произошло потом…

У меня были тетради, в которые я записывала то, что знала и о чём догадывалась. Моё прошлое, которое я так до конца и не вспомнила, не было прошлым нищего безграмотного ребёнка, потому что я точно знала грамоту и умела многое, быть может, даже слишком многое для девушки своих лет… Обрывки памяти возвращают мне дни и ночи в старом монастыре рядом с пожилым мужчиной, возжигающим огонь и растворяющим в сосуде порошки и металлы, в этих странных фантазиях я одета как мальчик-монах и выбрита наголо.

От своего наставника я унаследовала испепеляющую душу страсть обрести гармонию и совершенство, извлечь из тысячи заносимых попутным ветром в мою тайную лабораторию частиц суть жизни — квинтэссенцию элементарного человеческого счастья, чтобы сердце раз и навсегда вздрогнуло, успокоилось и замерло, дрожа от удовольствия — вечного, бесконечного, безмерного, не соотносимого ни с чем иным.