Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

Луис спустил воду, погасил свет в ванной и вернулся в постель. Что-то еще было не так… и через секунду он понял, что именно. Джад был ровесником века, и в тот день на кладбище домашних животных он сказал, что его пес умер в первый год Первой мировой войны. То есть самому Джаду тогда было четырнадцать, если он имел в виду год начала войны в Европе. Или даже семнадцать, если говорил о годе, когда в войну вступила Америка.

Но сегодня вечером он сказал, что Спот умер, когда ему – в смысле, самому Джаду – было десять.

Ладно, он же старик, а стариков часто подводит память , подумал Луис с некоторым беспокойством. Он сам говорил, что иногда забывает имена и адреса, которые всегда помнил раньше, и что иной раз с утра не помнит, что планировал сделать с вечера. Для своих лет у него очень ясная голова… старческим маразмом он не страдает, а забывчивость – это нормально, в таком-то возрасте. Ничего удивительного, что он забыл, когда умерла его собака. Тем более что с тех пор прошло семьдесят лет. И когда умерла, и при каких обстоятельствах. Не забивай себе голову, Луис.

Но он еще долго не мог заснуть; он лежал в темноте, очень остро осознавая, что в доме пусто, а за окном воет ветер.

В какой-то момент он все же заснул – наверное, заснул, и во сне ему показалось, что он слышит звук медленных шагов на лестнице. Он подумал: Оставь меня в покое, Паскоу, оставь меня в покое, что сделано, то сделано, умерло – значит, умерло , – и шаги стихли.

И хотя до конца года произошло еще много необъяснимого, призрак Виктора Паскоу больше ни разу не побеспокоил Луиса, ни во сне, ни наяву.

Он проснулся в девять утра. В окна, выходившие на восток, лился яркий солнечный свет. Звонил телефон. Луис схватил трубку.

– Алло?

– Привет! – сказала Рэйчел. – Надеюсь, я тебя разбудила!

– Разбудила, стервозина.

– Он еще и обзывается, гадкий мальчишка, – отозвалась Рэйчел. – Я звонила тебе вчера вечером. Ты был у Джада?

Он замялся всего лишь на долю секунды.

– Да, у него. Пили пиво. Норма устроила праздничный пир. Я собирался тебе позвонить, но… сама понимаешь.

Они поболтали немного о том о сем. Рэйчел рассказала, что нового у родителей. Луису это было совершенно неинтересно, хотя он почувствовал легкое злорадное удовольствие, когда узнал, что его тесть быстро лысеет.

– Хочешь поговорить с Гейджем? – спросила Рэйчел.

Луис улыбнулся.

– Да, пожалуй. Только не давай ему повесить трубку, как в прошлый раз.

На другом конце линии что-то завозилось. Луис услышал, как Рэйчел уговаривает малыша сказать: «Привет, папа».

Наконец Гейдж произнес:

– Пливет, папа.

– Привет, Гейдж, – весело проговорил Луис. – Как живешь? Как дела? Ты опять сбросил на пол коллекцию дедушкиных трубок? Очень надеюсь, что да. Может быть, на этот раз ты доберешься и до его коллекции марок.

Секунд тридцать Гейдж что-то радостно лопотал, перемежая поток неразборчивых звуков более-менее ясными словами из его быстро растущего словаря: мама, Элли, деда, баба, машина (произносимая в лучших традициях янки – ма-ашина , – что весьма позабавило Луиса), глузовик и кака .

Наконец Рэйчел отобрала у него трубку, к вящему неудовольствию самого Гейджа и явному облегчению Луиса. Он любил сына и очень по нему скучал, но разговаривать по телефону с ребенком, которому еще не исполнилось и двух лет, – все равно что играть в криббедж с клиническим психом: карты разлетаются во все стороны, а колышки ходят не вперед, а назад.

– Как там у тебя? – спросила Рэйчел.

– У меня все в порядке, – ответил Луис без колебаний. Однако он хорошо понимал, что переступил черту, когда сказал Рэйчел, что вчера вечером был у Джада. Ему вдруг вспомнились слова старика : Сердце, оно каменистое, Луис… Человек растит что может… и заботится о посевах . – Ну, если честно, без вас как-то скучно.

– Ты хочешь сказать, что тебя не радует возможность отдохнуть от этого цирка?

– Ну, я люблю тишину и покой, – сказал Луис. – Но уже через сутки это надоедает.

– Дай мне папу! – Голос Элли на заднем плане.

– Луис? Элли хочет с тобой поговорить.

– Да, конечно. Давай.

Он говорил с Элли почти пять минут. Она щебетала о кукле, которую ей подарила бабушка, о том, как они с дедушкой ездили на скотный двор («Папа, там так воняет », – сказала Элли, и Луис подумал: Твой дед, солнышко, тоже пахнет не розами ), о том, как она помогала печь хлеб и как Гейдж убежал от Рэйчел, когда та его переодевала, и накакал прямо под дверью дедушкиного кабинета. ( Отлично, Гейдж! – подумал Луис с улыбкой.)

Он уже начал надеяться, что все обойдется – по крайней мере сегодня утром, – и собирался попросить Элли передать трубку маме, но тут дочка спросила:

– Папа, а как там Черч? Он по мне скучает?

Улыбка Луиса тут же погасла, но ответил он сразу и вполне бодро:

– Думаю, с ним все в порядке. Вчера вечером я его накормил остатками мясного рагу. А сегодня утром еще не видел, я только проснулся.

Господи, из тебя получился бы отличный убийца – хладнокровный, спокойный как слон. Доктор Крид, когда вы в последний раз видели покойного? Он вчера заходил к нам на ужин. Навернул целую тарелку мясного рагу. И с тех пор я его больше не видел.

– Ты там его поцелуй за меня.

– Фу, сама целуйся со своим котом, – сказал Луис, и Элли хихикнула.

– Хочешь еще поговорить с мамой, пап?

– Да, конечно. Дай ей трубку.

На этом все и закончилось. Луис поговорил с Рэйчел еще пару минут; о Черче речь больше не заходила. Попрощался с женой и повесил трубку.

– Вот такие дела, – сказал он пустой, залитой солнечным светом комнате, и, наверное, самым поганым во всей ситуации было то, что он совершенно не чувствовал себя виноватым.

Около половины десятого позвонил Стив Мастертон и спросил Луиса, не хочет ли тот приехать в университет и сыграть в ракетбол; в кампусе ни души, радостно сообщил он, и они могут занять спортзал хоть на весь день.

Луис понимал его радость – в учебное время на площадку для ракетбола иногда приходилось записываться за два дня, – но все равно отказался, сказав Стиву, что ему надо работать над статьей для «Журнала университетской медицины».

– Ты уверен? – спросил Стив. – Отдыхать тоже надо. От работы, знаешь ли, кони дохнут.

– Позвони мне попозже, – предложил Луис. – Может быть, и надумаю.

Стив сказал, что еще позвонит, и повесил трубку. На этот раз Луис соврал только наполовину: он действительно собирался писать статью о лечении инфекционных заболеваний вроде ветряной оспы или мононуклеоза в условиях студенческих поликлиник, но не поехал играть в ракетбол главным образом потому, что у него все болело. Он понял это, когда закончил разговаривать с Рэйчел и пошел в ванную чистить зубы. Поясницу ломило, плечи ныли после того, как он таскал кота в этом проклятом пакете, подколенные сухожилия казались гитарными струнами, натянутыми на три октавы выше положенного. Боже , подумал он, и ты еще был уверен, что пребываешь в хорошей физической форме . Да, он бы отлично смотрелся на ракетбольной площадке, кряхтя и ползая, как старикашка с артритом.