Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

– Когда я спустился, мать забилась в угол кладовки между холодильником и буфетом. На полу лежала куча чего-то белого – занавески, которые она собиралась повесить. А в дверях кладовой стоял Спот, мой пес. Он был весь в грязи. Шерсть на брюхе свалялась, была вся в колтунах. Он просто стоял – не рычал, ничего, – но было ясно, что это он загнал ее в угол, может, сам того не желая. Она была в ужасе, Луис. Не знаю, как ты относишься к своим родителям, но я своих очень любил. Поэтому и не особо обрадовался, увидев Спота. Это ведь из-за меня мама так напугалась, из-за того, что я сделал. А я даже и не удивился, что Спот вернулся.

– Понимаю, – сказал Луис. – Когда я утром увидел Черча, я просто… мне показалось, что это… – Он секунду помедлил. Естественно? Это слово первым пришло на ум, но оно было неправильным. – Что так и должно быть .

– Да, – согласился Джад. Он опять закурил. Его руки слегка дрожали. – Мать увидела меня, а я прибежал неодетый, в одних трусах, и крикнула: «Покорми своего пса, Джад! Его надо покормить! И забери его отсюда, пока он не испачкал занавески!»

Я собрал в миску объедки и позвал Спота. Сперва он не шел, как будто не узнавал свое имя, и я даже подумал, что это не Спот, а другой пес, просто очень похожий…

– Да! – воскликнул Луис.

Джад кивнул.

– Но на второй или третий раз он пошел. Вроде как дернулся в мою сторону, а когда я выводил его на крыльцо, он врезался боком в дверной косяк и чуть не упал. Но поесть он поел, смел подчистую все, что было в миске. К тому времени я уже справился с первым испугом и начал понимать, что случилось. Я встал на колени и обнял его, я был так рад его видеть. А потом он облизал мне лицо…

Джад вздрогнул и допил пиво.

– Луис, его язык был холодным . Как будто тебе в лицо тычут дохлой рыбой.

Они помолчали, а потом Луис спросил:

– И что дальше?

– Он поел, и когда он закончил, я принес старый чан, который мы держали специально для него под задним крыльцом, и вымыл его. Спот всегда ненавидел купаться; обычно мы его мыли вдвоем с отцом, и под конец этого дела были мокрые оба с головы до ног, и отец чертыхался, а Спот делал вид, что ему стыдно – собаки это умеют. А после купания он сразу бежал изваляться в грязи, а потом обязательно отряхивался рядом с бельем, которое мать вывешивала сушиться во дворе, и она орала на нас обоих и грозилась пристрелить несносного пса.

Но в тот день Спот стоял в чане смирно и дал мне себя вымыть. Он вообще не шевелился. Мне это не понравилось. Как будто моешь… кусок мяса. Потом я взял старое полотенце и вытер его. Я рассмотрел те места, где его зацепила проволока. Там не было шерсти, а на коже виднелись ямки. Так выглядят старые раны лет через пять или больше.

Луис кивнул. По роду занятий ему иногда приходилось видеть подобое. Такие раны никогда не затягиваются целиком. Луис задумался о могилах, о своих ученических днях в похоронном бюро дяди и о том, что вынутой из ямы земли никогда не хватает, чтобы засыпать могилу полностью.

– Потом я увидел, что у него на голове. Тоже ямка, но над ней шерсть отросла. Маленьким белым кружком, рядом с ухом.

– Там, куда выстрелил ваш отец, – сказал Луис. Джад кивнул. – Убить человека или животное выстрелом в голову не так уж просто, Джад. Многие незадачливые самоубийцы не знают, что пуля может удариться о черепную кость, пройти полукругом и выйти с другой стороны, даже не задев мозг. Я сам наблюдал один случай, когда парень выстрелил себе в правое ухо и умер от того, что пуля обошла вокруг головы и пробила яремную вену слева. След от нее походил на дорожную карту.

Джад улыбнулся и кивнул.

– Помню, я что-то такое читал в одной из газет Нормы, в «Стар» или «Инквайер». Но раз мой отец сказал, что Спота больше нет, значит, Луис, так оно и было.

– Хорошо, – отозвался Луис. – Раз вы так говорите, значит, так оно и есть.

– Кот твоей дочери был мертв?

– Мне казалось, что да.

– Ты должен был сразу понять. Ты же врач.

– Вас послушать, так «Ты должен был сразу понять, ты же Господь Бог». Я не Господь Бог. Было темно…

– Да, было темно, и его голова крутилась на шее, словно на подшипнике, а когда ты его поднимал, он примерз, и пришлось его отдирать от травы, Луис… звук был такой, как будто от бумаги отодрали липкую ленту. С живыми так не бывает. Когда ты живой, иней под тобой тает.

В соседней комнате часы пробили половину одиннадцатого.

– И что сказал ваш отец, когда вернулся домой и увидел пса? – спросил Луис.

– Я был во дворе, кидал камешки в лужу, вроде как ждал его. Я себя чувствовал виноватым, как и всегда, когда делал что-то не то и боялся, что мне влетит. Он вернулся около восьми вечера, в этой своей рабочей робе и кепке… ты когда-нибудь видел такие?

Луис кивнул и прикрыл рот рукой, чтобы спрятать зевок.

– Да, уже поздно, – проговорил Джад. – Пора закругляться.

– И вовсе не поздно, – ответил Луис. – Просто я выпил больше обычного. Продолжайте, Джад. Не спешите. Мне интересно послушать.

– Отец носил с собой обеды в жестянке из-под топленого жира – вроде ведерка с ручкой. И вот он входит во двор, размахивая этой пустой жестянкой и что-то насвистывая себе под нос. Уже вечерело, но он увидел меня в сумерках и сказал: «Привет, Джадкинс! – Он так меня называл. – А где твоя…»

Договорить он не успел. Из темноты вышел Спот, именно вышел, не примчался на всех парах, не стал радостно наскакивать на отца, а просто вышел, виляя хвостом, и отец выронил свою жестянку и попятился. Не знаю, может быть, он развернулся бы и побежал, но он пятился, пятился, ударился спиной о забор и замер на месте, глядя на пса. А когда Спот все-таки прыгнул на него, отец схватил его за передние лапы и просто держал их, как руки барышни, с которой собирался танцевать. Он долго-долго смотрел на пса, потом повернулся ко мне и сказал: «Надо его искупать, Джад. От него пахнет могильной землей». А потом он пошел в дом.

– И что вы сделали? – спросил Луис.

– Вымыл его еще раз. Он опять стоял смирно и не шевелился, пока я его купал. А когда я вернулся в дом, мама уже легла спать, хотя еще не было и девяти. Отец сказал: «Нам надо поговорить, Джадкинс». Я уселся напротив него, и он в первый раз в жизни заговорил со мной как с мужчиной, и от дома через дорогу – теперь это твой дом – шел запах жимолости, а из нашего сада шел запах шиповника. – Джад Крэндалл вздохнул. – Мне всегда хотелось, чтобы отец разговаривал со мной как со взрослым. Я представлял себе, как это будет прекрасно. Но было совсем не прекрасно. Совсем. И наш сегодняшний разговор, Луис… как будто смотришь в зеркало, напротив которого стоит другое, и видишь свои бесконечные отражения в коридоре зеркал. Интересно, сколько раз эту историю передавали от одного человека к другому? История все та же, меняются лишь имена. Совсем как с сексом, да?