Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

– Они так заглаживали чувство вины, – сказал Луис.

– Да, наверное. Ты не рассердишься, если я заболею в день похорон Нормы?

– Нет, малыш, не рассержусь. – Он помедлил и взял ее за руку. – Можно мне взять с собой Элли?

Ее рука напряглась.

– Ох, Луис, я даже не знаю. Она еще маленькая…

– Но она уже знает, откуда берутся дети, – снова напомнил ей Луис.

Она долго молчала, глядя в потолок и кусая губы.

– Если ты думаешь, что ее можно взять… – наконец проговорила она. – Если ты думаешь, что это… что это ей не повредит.

– Иди ко мне, Рэйчел, – сказал Луис, и в эту ночь они заснули, обнявшись, на его половине кровати, а когда Рэйчел проснулась, дрожа, посреди ночи – когда кончилось действие успокоительного, – Луис обнял ее и шептал ей на ухо, что все будет хорошо, пока она не заснула опять.

– Ибо всякий мужчина – и всякая женщина – подобны цветам в долине, что сегодня цветут, а завтра будут брошены в печь. Время человеческое преходяще; как придет, так и уйдет. Помолимся.

Элли, настоящая маленькая красавица в темно-синем платье, купленном специально для этого случая, так резко склонила голову, что сидевший рядом Луис услышал, как хрустнули ее позвонки. Элли редко бывала в церкви, и, конечно, она впервые присутствовала на похоронах; все это вместе так на нее повлияло, что сегодня она непривычно притихла.

Для Луиса это был редкий случай, когда он мог посмотреть на дочь словно со стороны. Всегда ослепленный любовью к ней и к Гейджу, он редко наблюдал за Элли беспристрастно; но сегодня, глядя на дочь, подумал, что перед ним – хрестоматийный пример ребенка, приближающегося к завершению первого в жизни, очень важного переходного периода, когда маленький человек почти целиком состоит из неуемного любопытства и впитывает информацию в невероятных количествах. Она промолчала даже тогда, когда Джад, такой непривычный, но элегантный в черном костюме и ботинках на шнурках (Луис подумал, что впервые видит Джада в обычных ботинках, а не в стоптанных мокасинах или резиновых сапогах), наклонился к ней, поцеловал и сказал:

– Молодец, что пришла, малышка. Обрадовала старика. Думаю, Норма тоже рада.

Элли только смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Методистский священник, преподобный Лафлин, уже читал заключительную отходную молитву, прося у Господа смилостивиться над нами и даровать нам всем мир и покой.

– Прошу подойти ко мне тех, кто несет гроб, – сказал он.

Луис поднялся на ноги, но Элли схватила его за руку.

– Папа! – испуганно прошептала она. – Ты куда?

– Я понесу гроб. – Луис присел и обнял дочь за плечи. – Нужно вынести Норму. Мы вчетвером понесем: я, двое племянников Джада и брат Нормы.

– А как я потом тебя найду?

Луис поднял голову. Остальные трое носильщиков уже собрались у кафедры, вместе с Джадом. Прихожане начали расходиться, некоторые из них вытирали слезы.

– Иди на крыльцо и жди меня там, – сказал Луис. – Хорошо, Элли?

– Да, – кивнула она. – Только ты про меня не забудь.

– Не забуду.

Он снова поднялся, и Элли снова схватила его за руку.

– Папа?

– Что, солнышко?

– Не уроните ее, – прошептала она.

Луис подошел к остальным, и Джад представил его племянникам, которые на самом деле были то ли двоюродными, то ли троюродными внучатыми племянниками… потомками брата отца Джада. Здоровенные молодые парни лет двадцати с небольшим, очень похожие друг на друга. Брату Нормы было под шестьдесят, насколько мог судить Луис, и, несмотря на большое горе, держался он молодцом.

– Рад познакомиться со всеми вами, – сказал Луис, чувствуя себя немного неловко – посторонний в семейном кругу.

Они молча кивнули ему.

– Как Элли? Нормально? – спросил Джад и кивнул ей. Она замешкалась в вестибюле и наблюдала за ними.

Ну да, ей же надо убедиться, что я не испарюсь в клубах дыма, подумал Луис и почти улыбнулся. Но следом за этой мыслью возникла другая: Как Оз, Великий и Узясный. Улыбка тут же погасла.

– Да вроде нормально. – Луис помахал ей рукой. Она помахала ему в ответ и вышла на улицу. Луис поразился тому, какой взрослой выглядела его дочь в это мгновение. Вот такие иллюзии, пусть даже и мимолетные, заставляют задуматься о скоротечности жизни.

– Ну что, все готовы? – спросил один из племянников.

Луис кивнул, и брат Нормы тоже.

– Осторожнее с ней, – хрипло проговорил Джад. Потом отвернулся и, склонив голову, медленно побрел к выходу.

Луис подошел к левому заднему углу серо-стального гроба «Американский предвечный», который Джад выбрал для жены. Они вчетвером взялись за ручки и медленно вынесли гроб с Нормой из церкви, в февральский мороз и яркий солнечный свет. Кто-то – наверное, церковный сторож – посыпал золой скользкий утоптанный снег на дорожке. У тротуара стоял катафалк, черный «кадиллак» с уже включенным двигателем, выдыхавшим белые выхлопы в зимний воздух. Рядом с машиной держались распорядитель похорон и его рослый сын, готовые броситься на помощь и поддержать гроб, если кто-то из носильщиков (возможно, брат Нормы) вдруг поскользнется или лишится сил.

Джад стоял вместе с ними и наблюдал, как гроб устанавливают в машину.

– До свидания, Норма, – сказал он, закуривая. – Скоро свидимся, старушка.

Луис приобнял его за плечи, а брат Нормы подошел с другой стороны, оттеснив назад распорядителя похорон и его сына. Здоровяки-племянники (или троюродные внучатые племянники, или кем они приходились Джаду) потихоньку слиняли, выполнив свой скорбный долг. Они выросли вдали от этой ветви семьи; лицо женщины, которую хоронили сегодня, они помнили только по фотографиям и, возможно, редким «официальным» визитам, когда они угощались печеньем Нормы, пили пиво с Джадом и, может быть, с удовольствием слушали его рассказы о временах, в которых не жили, и людях, которых не знали, но при этом все время держали в голове, что в этот день можно было заняться чем-нибудь поинтереснее (к примеру, вымыть машину, или сходить поиграть в боулинг, или просто засесть перед телевизором в компании друзей и посмотреть бокс), и с облегчением вздыхали, когда можно было откланяться.

С точки зрения этих парней, ветвь семьи Джада теперь отошла в прошлое, словно побитый эрозией астероид, покинувший родное скопление – улетающий прочь, тающий на глазах, крошечная песчинка в необозримом пространстве. Прошлое. Фотографии в старом альбоме. Истории о былых временах, рассказанные в комнатах, в которых им, вероятно, было душно и жарко – они -то еще не состарились; их суставы не поразил артрит, их кровь была горяча. Прошлое – это прошлое. И если тело человека есть конверт для души, писем Бога к Вселенной, как учит нас большинство религий, значит, гроб «Американский предвечный» – просто конверт, куда вложено тело, и для этих крепких молодых парней прошлое – не более чем мертвое письмо, которое можно сдавать в архив.