Лис Теру - Странные люди [litres]

– Как знаешь. Я не настаиваю…

Они некоторое время шли молча, вороша колючий душистый ковер. Удивительное было место. Ни бумажек, ни бутылок, вообще никакого хлама, и вроде бы же место не сказать что от цивилизации отдаленное. Прохладный душистый запах сосны пропитывал кожу, одежду, волосы, и Пакость даже забыл о сигаретах в кармане. Слишком уж здоровски пахло.

Лес стал гуще, но пока еще был знакомым. Редкая трава под ногами тонула в рыжей трясине игл и шишек.

– А ты как сюда попала? – спросил Пакость, обогнав Спящую у кривой изломанной сосны. – В смысле как тебя сюда пригласили?

– Да как и всех, – пожала плечами Спящая. – Гуляла в сквере рядом с домом. Отдыхала от переводов своих. Я этим подрабатываю сейчас. Подошла та женщина, которая нас тут встречала, сказала, что знает о моих путешествиях, и пригласила сюда. Обещала научить управлять своей силой. Дала время на раздумье. Я с родными это обсудила, собрала вещи, взяла такси и приехала.

– Обсудила с родными? – Пакость даже остановился. – Они в курсе? И тебя в психушку не запихнули?

Спящая опустила голову, и русые пряди закрыли порозовевшие щеки.

– Я им не совсем правду сказала… Сказала, что летняя школа психологическая с аутотренингами и прочим, йога, медитации на свежем воздухе. Меня когда-то такое увлекало. Оплатила якобы из заработанных денег. Знаешь, то, что я буду летом жить за городом и общаться с людьми, стало для них главным аргументом. Я постоянно домой звоню, чтобы не волновались… А ты?

Пакость поморщился. Все было честно. Она была с ним откровенна, а теперь его очередь рассказывать о себе. И так невыносимо было осознавать, что там, в той жизни, за границей «Еца» как-то не находилось ничего такого, о чем хотелось бы вспомнить.

– Не, я не звоню. Я сказал, что уехал, и все. Ей как-то не до меня сейчас…

Он нахмурился, вспоминая тот день, когда к нему прицепился на улице странный незнакомец. Пакость тогда в очередной раз потерял работу и был злой как черт. Он бы, наверное, раз десять проклял приставучего типа, если бы не его странные слова о том, чего не мог знать никто. Решение он принял быстро, и отведенное на раздумывание время было невыносимо томительным. Когда он запихал вещи в спортивную сумку и направился к двери, мать как раз болтала по телефону на кухне. Судя по наигранно-веселым интонациям и фальшивому смеху – с очередным воздыхателем. Она, должно быть, и не услышала, что он ей сказал. Только помахала на него рукой: мол, иди, не мешай. И Пакость ушел.

– Если бы с работой как-то наладилось, я бы уже давно свалил. – Признание, сказанное вслух, было продолжением его воспоминаний, и он не успел прикусить язык. – Угол бы где-нибудь снимал.

– А с работой плохо?

– Не выходит у меня нигде задержаться. То не платят ни фига, то характер мой мешает… – Он мрачно усмехнулся. – Я так, болтаюсь по всяким сервисам не особо крутым, где берут с неоконченным высшим.

– Ты где-то учился? А чего не закончил?

– Да я так учился… Поступил только потому, что технарей сейчас не хватает и берут всех подряд. Может, там чему-то и учили, но мне просто корочка была нужна, и я не парился… То, что я умел до поступления, я и сейчас умею. Бакалавра получил и свалил. – Пакость сунул руки в карманы. – Может, дурак был и надо было поднапрячься… Не знаю. Меня больше подработки интересовали тогда.

Спящая слушала его внимательно и спокойно. Не осуждала, не смотрела укоризненно, а просто слушала и понимающе кивала. И когда он замолчал – перехватила эстафету.

– А я заочно закончила. Переводчик с английского и французского. Правда, университетом все не ограничилось. Я и на курсы ездила, и с репетиторами занималась. Вот сейчас работаю удаленно. Хотя, знаешь, я бы с удовольствием погрузилась в ту рутину, которая есть у большинства. Чтобы работа-дом, работа-дом, а если получится – отпуск где-то за пределами города, а еще лучше – страны. – Она немного погрустнела, но все еще продолжала слабо улыбаться. – Вот я и ухватилась за эту затею с «Ецем». Это шанс выбраться из четырех стен и попробовать что-то новое. Пока меня опять в больницу не запихнули.

Птицы притихли, и деревья даже перестали скрипеть. Спящая танцевальным движением развернулась на носочках и прижалась спиной к теплому сосновому телу. Подняла голову, ловя лицом пробивающиеся между ветвей солнечные лучики. Пакость стоял рядом с ней напряженный и задумчивый. День уже не казался таким уж хорошим. Мерзкая жара, духота, смола эта повсюду…

– И часто тебя запихивают?

– Частенько, – отозвалась Спящая и повернулась к нему.

В глазах у нее появилась какая-то отчаянная решимость.

– Хорошо, что я не дезертировала. Хорошо, что остановили. Правда.

– Да я ж просто… – начал отнекиваться он.

– Все верно ты сказал. Я просто слишком трясусь над своей жизнью, видимо… Нет, не то что я умереть боюсь. А то, что стараюсь все свое время наполнить чем-то хорошим по максимуму, а от плохого убежать. Дура, да? Вот я сейчас это как никогда понимаю. Поэтому, когда я сильно испугалась, решила убежать и от этого. А ведь жизнь – это и плохое, и хорошее. И не надо ее превращать в сплошной сахарный сироп.

Голос Спящей звучал ровно и спокойно. Она прижималась к теплому дереву, пачкая волосы в смоле, щурилась на солнце и рассуждала о близости смерти так, словно у них была философская беседа. Пакость это взбесило. Именно неуместность этого тона и ее такое искреннее спокойствие.

«Она вообще слышит, что несет?»

– Ты говоришь так, словно завтра умрешь, – буркнул он, не зная, куда деваться.

Хотелось или убежать, или прикрикнуть и потребовать заткнуться.

– Не завтра, – спокойно уточнила Спящая. – Мне двадцать два, и пока состояние вполне хорошее. Может, через три года. Может, через восемь лет. Может, даже через десять. Ну это если мне очень повезет. Не смотри так, я привыкла уже давно… Период истерик уже ушел в прошлое. Omnibus homnibus moriendum est – «все люди смертны».

Она улыбнулась раздражающе бодро, и Пакость не смог ей ответить. Одно дело ничего не знать и тешить себя какими-то иллюзиями о том, что девушка преувеличивает и все не так страшно, другое – услышать из ее же уст неутешительный прогноз. Да, десять лет – это все же немало, но если это максимум… Он не знал, как реагировать. Погода не изменилась, но Пакости казалось, что небо почернело, а воробьи заорали хриплыми вороньими голосами. Мир растрескался, теряя свой праздничный наряд, и стал таким, каким он видел его туманным дождливым утром. Живая иллюстрация к слову «безысходность».

Надо было что-то ответить, а слова не шли. Пакость сейчас почти ненавидел Спящую за то, что она рассказала ему все это. За эту неловкость, которая его сковала, и он боялся, что каждое его слово будет неуместным.