Татьяна Корсакова - Снежить

– Уберите собаку! – рявкнул Чернов, отпихивая рвущегося к Волчку Блэка. Отпихивая призрачного пса, которого не мог и не должен был видеть!

Блэк отступил, лег на снег рядом с пацаном, положил голову на лапы. На Волкова он смотрел с укором. Волков пса понимал. Он и сам себя ненавидел. Себя и свои чертовы инстинкты. А еще он боялся. Боялся ту тварь, что глянула на него из-под длинных девчоночьих ресниц. Боялся не за себя, а за брата. Вот прямо до дрожи в коленках…

– Все, – донесся до него усталый голос Чернова, и сердце Волкова перестало биться. Что – все?..

Он ломанулся вперед, оттер плечом Чернова, практически оттолкнул! Навис над пацаном. Если тот откроет глаза, нужно первым встретить этот нездешний взгляд. Глядишь, получится не превратиться в ледяную статую и не сойти с ума от ужаса. Глядишь, получится довести начатое до конца.

Глаза были карие. Светлее у зрачков и темнее ближе к краю. Иногда они становились по-звериному желтыми, но сейчас были самыми обыкновенными, человеческими. И взгляд их был ясный, как весенний день. У маленьких детей встречается вот такой незамутненный взгляд. У его дочки Маруси он такой…

Дрогнули заснеженные ресницы, а посиневшие губы растянулись в подобии улыбки.

– Спасибо…

Чтобы расслышать это одно-единственное слово, Волкову пришлось нагнуться.

– За что? – Курткой, той самой, которая едва не стала орудием убийства, он старался укутать пацана.

– За то, что ты хотя бы попытался.

Волков понял. Они поняли друг друга, и от этого понимания, от этого осознания пробрало до самых костей. Не лютым морозом, а лютой, беспощадной правдой. Волчок, этот несчастный мальчишка, его младший брат, благодарил за то, что Волков пытался его убить…

– Что, все так хреново? – спросил Волков шепотом. Губы онемели и не слушались, он даже не был уверен, что у него получится сказать.

– Хуже не придумаешь. – А Волчок продолжал улыбаться. Улыбка его была горькой и ироничной. – Ты ведь тоже это почувствовал?

Это… мертвое, всепоглощающее нечто, которое рвалось в этот мир, и в попытке вырваться было готово разорвать его единственного брата в клочья.

– Мы разберемся, – сказал Волков сквозь стиснутые зубы. – Слышишь, малой, мы со всем разберемся. Я обещаю.

– В следующий раз лучше стреляй. – Пацан больше не улыбался, он смотрел на Волкова почти с мольбой.

– Разберемся, – с мрачной решимостью повторил Волков и потрепал по холке сунувшегося к ним Блэка. Волчок тоже потрепал.

– Откуда здесь это? – послышался за спиной голос Чернова. – Это вообще что такое?

– Это призрак моего мертвого пса, – объяснил Волков и принялся поднимать пацана с земли.

– Призрак мертвого пса… – повторил Чернов без особого удивления. – Ясно.

– То есть тебя все устраивает? – Волков убедился, что пацан твердо стоит на ногах, и только потом глянул на Чернова.

– Я и не такое видел. – Чернов потрепал Блэка по холке, сказал с мальчишеской какой-то радостью: – Колется!

– Считай, что это статическое электричество.

– А как нам относиться к тому, что ты только что чуть не совершил убийство? – Лицо Чернова сделалось серьезным, даже суровым.

Волков хотел сказать, что убить он пытался не Волчка, а нечто куда более страшное, но промолчал. Пацан сказал за него:

– Он не виноват. – Голос его звучал тихо, но твердо. – Так нужно было.

– Это с ним, как тогда… в самолете? – вмешался в их разговор Гальяно. Оказывается, все они были здесь, стояли в сторонке, наблюдали и до поры до времени не вмешивались. Тоже решили довериться профессионалам. – Та же фигня?

– Думаю, хуже, – сказал Волков.

– И самолет тогда трясло из-за него? – Предположение Гальяно казалось абсурдным, но никто не удивился, потому что, похоже, так оно и было. Самолет трясло из-за Волчка. Или самолет трясла та тварь, которая пыталась вырваться на волю, используя тело его брата, как дверь черного хода.

– Похоже на то. – Волков не стал кривить душой. В конце концов, все они – команда, а команда должна знать правду.

– И что ты такое? – А это уже Веселов. Он смотрел на Волчка, а на лице его отражалась целая гамма чувств: от неверия до жалости пополам с презрением.

Волкову вдруг снова захотелось врезать. На сей раз Веселову. За то, что мелет всякую ерунду. За то, что подобрал его брату верное определение. Не кто ты такой , а что ты такое !

– Не твое дело! – огрызнулся Волчок. Нормально так огрызнулся, даже не по-звериному, а по-пацански.

От сердца отлегло. Они во всем разберутся. У них просто нет выбора.

Ох, права была Шипичиха, когда предупреждала, что ждет Чернова на Севере что-то нехорошее, что-то темное. Вот оно, похоже, уже дождалось. Или они привезли его с собой с Большой земли?

С пацаном явно было что-то не то. И не с медицинской точки зрения, а с общечеловеческой. Пацан был ходячей катастрофой. Веселов считал, что это от дури или от алкоголя. Поначалу Чернов тоже так думал, но только поначалу. Всю дорогу он присматривался, наблюдал и за пацаном, и за Волковым. В том, что эти двое родные по крови, у него не было никаких сомнений. Похожи. Не лицами, а движениями, повадками, взглядом. Братья. Тут и к Шипичихе не ходи – братья! Потому Волков с пацаном так и возится, потому и присматривает, на белого медведя ради него готов кинуться, считай, с голыми руками. Потому что кровь – не водица.

И если с Волковым все более или менее понятно, то с пацаном – сплошной туман. Не больной и не зависимый от наркоты. Тут что-то другое. Сказать бы, что душевнобольной – это если политкорректно, но сказать хочется по-простому – бесноватый.

Вот есть в нем эта чертовщинка, граничащая с безумием дикость, звериная ярость пополам со звериной же упертостью. И еще что-то есть. Из памяти все никак не выходили кадры, снятые Гальяно. Может, конечно, и артефакт, может, какой-то дефект из-за недостаточного освещения, но себя не обманешь – с пацаном что-то творится. И чем дальше они от Большой земли, тем сильнее эти… странности.

И у Волкова тоже… странности. Что должно было случиться, чтобы такой железобетонный человек попытался задушить собственного брата? Или не задушить, а нейтрализовать? А пацан словно бы и не сопротивлялся, словно бы даже был вполне согласен с такими радикальными действиями. Что там на самом деле между ними произошло?

Чернов видел лишь финальную часть драмы, но Гальяно успел шепнуть, что Волков не нападал, а защищался, что пацан едва не зашиб его лопатой. Вот такие братские разборки… Как бы то ни было, а разобрались. Если не помирились, то смирились, больше не смотрели друг на друга волками.

Кстати, о волках… Чернов скосил взгляд. Видеть призрачного зверя получалось только вот так, боковым зрением, а когда он возился с пацаном, видел вполне себе отчетливо. Адреналин! Хоть диссертацию защищай на тему «Как стресс потенцирует паранормальные способности». Чернов снова покосился на призрачного пса, осторожно провел рукой над едва различимой холкой. Колется. Реально колется! Волков сказал – статическое электричество. Вот тебе и еще одна тема для диссертации.