Татьяна Корсакова - Снежить

– Чернов! – позвала Вероника. – Чернов, не отключайся! – Она стояла близко, опасно близко. Сама стояла, а рвущегося к ней Веселова отталкивала, не пускала. – Чернов, скажи ему, что мы свои! Скажи, чтобы подпустил нас к тебе! Ты меня слышишь?!

– Да, слышу я! – Чернов снова ухватил свою… тварь за шею, шепнул что-то на ухо. По-свойски так шепнул. И тварь перестала скалиться и месить снег хвостом. Кажется, даже огонь в ее глазах стал не таким ярким.

– Охренеть, – прошептал рядом Гальяно. – А я, как назло, не взял с собой камеру!

Дальше, после этих дурацких, но таких приятно обыденных слов все завертелось. Ник бросился к своему лютоволку, бесстрашно и бездумно принялся тормошить, осматривая рану. К нему подбежала Алисия. Ее лисица вертелась поблизости, но на благоразумном расстоянии.

Вероника осторожными шагами приближалась к Чернову и его… красноглазой зверюшке. Веселов устало опустился на снег, привалился спиной к ледяной глыбе, закрыл глаза. Мертвый медведь маячил где-то на окраине арены, не решался присоединиться к веселью.

А Эрхан с Тарой склонились над вторым медведем, тоже мертвым, но не призрачным. Эрхан ощупывал свалявшуюся, слипшуюся от крови шерсть, а Тара просто стояла, просто смотрела. Во взгляде ее было… Волков сказал бы, что отчаяние. Сказал бы, если бы у него было время подумать. Но времени не осталось. Зато было ощущение, что нужно торопиться. Им всем нужно спешить, уносить ноги.

К красноглазой зверюшке он приближался не без опаски, но, увидев насмешливый взгляд Чернова, плюнул на чувство самосохранения, подошел так близко, что мог коснуться серебристой шерсти.

– Классный у тебя зверь, – сказал Волков, поднимая с земли и разглядывая цепь.

– Что, даже твоего переплюнул? – Чернов гладил зверюшку по морде, а Волкову все думалось, что она может перемолоть его руки в труху одним лишь легким движением саблезубых челюстей. Но не перемалывала… щурилась и урчала. Почти по-кошачьи урчала. Прав был Гальяно, охренеть! – Познакомьтесь, это Сущь. Мой… – Чернов запнулся. – Короче, наш с Ниной… домашний питомец.

– Питомец, значит… – Волков кивнул, снял с плеча карабин. – Мне нужно отстрелить цепь. Ты придержи его, чтобы не бросился.

Домашний питомец Сущь глянул на него красным глазом. Волков был готов поклясться, что глянул с насмешкой и укором. Таки переплюнул его Чернов, что есть, то есть!

Выстрел показался оглушительным. Эхо рвануло вверх, к небу, а потом ринулось вниз, сметая с ледяных склонов котлована волны снега, словно одним-единственным выстрелом он вызвал искусственную лавину. А может, и вызвал.

Сущь даже ухом не повел. Он наблюдал, как Вероника нахлобучивает на голову Чернова невесть откуда взявшуюся шапку, а Волков разъединяет звенья цепи.

– У тебя рана, – сказала Вероника, косясь на Сущь.

– И не одна. – Чернов попытался усмехнуться. – А еще обморожение. Но ничего страшного, если ты об этом.

– Уверен?

Наверное, у него не было сил отвечать, поэтому он просто кивнул и прикрыл глаза.

Надо выбираться! Надо выбираться из этой дыры всем табором! Вместе со всеми домашними питомцами, живыми и мертвыми. Разобраться, что к чему, можно и на поверхности.

Увы, разбираться придется здесь и сейчас. Он понял это по тому, как насторожился, навострил уши Сущь, как вскинулся и завыл лютоволк, как испуганно затявкала полярная лиса, как вздыбилась и заискрила шерсть на холке Блэка.

А потом твердь под их ногами содрогнулась и пошла трещинами, из которых на поверхность снова начала проступать вода. Они уже видели такое раньше. На заброшенной военной базе видели. Но тогда им было куда отступать, а сейчас… А сейчас придется поторопиться!

– Надо уходить! – сказал Волков, отшвыривая цепь. – Эй, ребята, валим!

Они еще медлили. Наверное, оглушение от пережитого и увиденного проходило слишком медленно. Или это просто он, Волков, вдруг ускорился, начал ощущать все острее и ярче? Снова начал чуять опасность.

Сейчас опасность исходила не от красноглазого зверя и не от дохлого медведя. И даже не от твари, которую Ник называл Снежитью. Сейчас опасность исходила от человека…

Он выпрямился, огляделся. В его ускорившемся мире такими же быстрыми оставались только два человека. Две женщины.

Тара больше не стояла над растерзанным медведем. Она стояла над Веселовым. Она стояла, склонившись, точно в поклоне, сложив руки на груди в молитвенном каком-то жесте. А Веселов сидел с закрытыми глазами и серым, неживым лицом. Спасая Чернова, они совсем забыли, что помощь нужна еще одному члену их команды. Они забыли, а Тара не забыла. И Вероника тоже…

Она подходила к Таре какой-то крадущейся, кошачьей походкой. И Волков некстати подумал, что если бы у нее тоже был свой домашний питомец, то это точно оказалась бы кошка, большая такая кошка в полосочку. Она подходила, в одной руке у нее был охотничий нож с костяной рукоятью. Всего пару минут назад Волков видел этот нож у Чернова. Одолжила? Усыпила бдительность и украла? И все бы ничего, даже с ритуальным ножом в дамской руке можно смириться. Но как смириться с тем, что второй рукой Вероника крепко сжимала полупрозрачный поводок?! Но как смириться с тем, что на том конце поводка был призрачный медведь, уже изрядно потрепанный, одноглазый, но все еще довольно мобильный?!

И как – черт побери! – смириться с тем, что Тара тоже стоит над Веселовым не с пустыми руками. В узловатых и по-мужски крепких пальцах она сжимает тынзян. Тот самый тынзян с костяными фигурками, ушедший под лед на заброшенной базе. А от тынзяна тоже вьется призрачный поводок. От Тары вьется к Димоновой шее… И Димон дергается и сипит, и лицом уже не сереет, а синеет, потому что поводок захлестнулся мертвой петлей вокруг его шеи, потому что Тара тянет за свой конец. Тянет и улыбается совершенно безумной улыбкой.

– Стой! – Голос Вероники звучит очень тихо, но ощущается костями, резонирует в черепной коробке, усиливается многократно. – Не делай этого!

– Я бы отвела вас ей всех… – Голос Тары тоже резонирует, а узловатые пальцы натягивают призрачный тынзян чуть сильнее. – Всех поодиночке! Как ту девочку-лису. Тем из вас, у кого нет тотема, я бы нашла подходящего зверя. Я знаю, я чувствую эту связь. Ты ведь тоже чувствуешь, да? – Она не оборачивается, смотрит только на Веселова. И Волкову, который уже начинает понимать, но еще не готов принять, хочется выстрелить. – Ты сильнее всех. Почти такая же сильная, как я. Мы могли бы стать подругами в ее мире…

– Не тяни, – голос Вероники ласковый, умоляющий. – Не тяни, не убивай его до того, как мы поговорим с тобой, Тара.

– О чем? – Натяжение призрачного тынзяна ослабло. Лишь самую малость, но все же. – О том, что вот он, – она ткнула скрюченным пальцем в сторону Волкова, – убил моего зверя? Мою вторую душу убил?! А он! – Удавка снова натянулась. – А он забрал то, что ему не принадлежало! Украл и зверя, и силу?!