Айра Левин - Ребенок Розмари [litres]

– Ты чувствуешь? – спросила она. – Ну вот, опять. Чувствуешь?

Он побледнел и отнял руку.

– Да. Да, я почувствовал.

– Не надо его бояться. – Она рассмеялась. – Он тебя не укусит.

– Это чудесно! – выдохнул Ги.

– Правда? – Она снова посмотрела на живот. – Он живой. Он лягается. Там, внутри.

– Я тут немного приберу, – сказал Ги, подняв со стола пепельницу и стакан. Потом еще один.

– Ну ладно, Дэвид-или-Аманда. Ты доказал свое присутствие, а теперь успокойся. Мамочке надо убирать квартиру. – Розмари засмеялась. – Боже мой! Он такой подвижный! Значит, будет мальчик, да? Ну ладно там, потише. У тебя впереди еще целых пять месяцев, так что экономь силы. – Все еще смеясь, она обратилась к Ги: – Поговори с ним, Ги, ты ведь все-таки отец. Скажи ему, что нельзя быть таким нетерпеливым.

Розмари смеялась, потом смеялась и плакала одновременно, бережно обхватив обеими руками живот, на который капали сладкие слезы счастья.

Насколько плохо ей было раньше, настолько теперь все стало хорошо. Боль прекратилась, и вернулся сон. Розмари спала по десять часов, без всяких сновидений, а со сном пришел и аппетит: теперь ей хотелось мяса – только не сырого, а жареного, – яиц, овощей, сыра, фруктов и молока. За несколько дней исхудалое лицо Розмари вернулось к своим прежним очертаниям, и через пару недель она выглядела уже так, как и подобает всякой беременной женщине: здоровая, гордая и очень красивая.

Она выпивала напиток Минни, как только та приносила его, причем до последней капли, чтобы не было причин опасаться, что ребенку может повредить недостаток витаминов. Вместе с напитком ей стали приносить и какое-то пирожное с хрустящей белой начинкой, похожей на марципан. Она тоже сразу съедала его, наслаждаясь необычным вкусом и сознанием того, что сейчас она, наверное, самая исполнительная на свете будущая мама.

Доктор Сапирштейн мог бы долго распространяться по поводу исчезновения боли, но, слава Богу, не стал. Он просто сказал: «Пора бы уж» – и приставил стетоскоп к выпирающему животу Розмари. Почувствовав движение ребенка, он очень обрадовался и даже взволновался, что было довольно странно, ведь ему наверняка приходилось испытывать такое уже сотни и сотни раз. Но это, наверное, и было именно то восхищение и радость, которые отличают великолепного врача от просто хорошего.

Розмари купила туалеты для будущей мамы: черный костюм и красное платье в белый горошек. Через две недели после вечеринки они с Ги пошли в гости к Лу и Клаудии Камфорт.

– Никак не могу привыкнуть к тебе! – радостно воскликнула Клаудия, держа Розмари за руки. – Ты теперь выглядишь в сто раз лучше. Нет, в тысячу раз!

Миссис Гоульд, которая жила по соседству, тоже обрадовалась:

– Еще несколько недель назад мы так волновались за вас – вы выглядели очень усталой и изможденной. А теперь вы просто другой человек! Артур только вчера рассказал мне о вашем состоянии…

– Спасибо, я сейчас действительно чувствую себя гораздо лучше. Некоторые беременности начинаются плохо, но потом все исправляется. А ведь бывает и наоборот… Так что я рада, что плохая часть у меня уже позади.

Теперь она стала ощущать лишь слабую боль, которая скрывалась раньше за основной – в мышцах спины и в набухшей груди, – но об этих неудобствах писалось в книге, которую заставил выбросить доктор Сапирштейн. Однако эта боль не казалась Розмари странной; наоборот, с ней она чувствовала себя более уверенно. Соль по-прежнему вызывала тошноту, но что, в конце концов, такое была для нее соль?

Пьеса, в которой участвовал Ги, должна была впервые исполняться в Филадельфии в середине февраля. К этому времени режиссер сменялся уже дважды, а название – целых три раза. Доктор Сапирштейн не разрешил Розмари выехать с мужем на репетиции, поэтому она поехала в Филадельфию в день премьеры вместе с Минни, Романом, Джимми и Тайгер в старом «паккарде» Джимми. Поездка была не из приятных. Розмари, Джимми и Тайгер видели эту постановку еще в Нью-Йорке и мало рассчитывали на успех. Они, правда, надеялись, что кто-нибудь из критиков все же заметит и оценит игру Ги, тем более что Роман привел много случаев из жизни великих актеров, которые сделали свою карьеру на пьесах, мало интересовавших публику.

Несмотря на необычные декорации, костюмы и освещение, спектакль был скучным и многословным. Мать Ги, которая специально прилетела из Монреаля, утверждала, что представление замечательное, а Ги просто великолепен. Это была маленькая жизнерадостная блондинка, беспрестанно щебечущая о своем расположении к Розмари, Аллану Стоуну, Джимми, Тайгер и Минни с Романом. Минни и Роман улыбались, все остальные были очень взволнованы. Розмари показалось, что Ги и правда играет неплохо, но такое же чувство было у нее, когда она видела его и в «Лютере», и в пьесе «Никто не любит альбатроса», однако ни один из этих спектаклей не заслужил никакой похвалы критиков. Первые отзывы прессы появились лишь после полуночи, и все как один в пух и прах разносили саму пьесу и восхваляли игру Ги, причем в одной из рецензий ему были посвящены целых два абзаца. Другая статья, появившаяся на следующее утро, была озаглавлена: «Исключительная игра на убогой сцене», и в ней говорилось, что Ги – это «практически неизвестный до сих пор актер, который, несомненно, обладает феноменальными способностями и должен играть в более интересных и значительных постановках».

Поездка назад в Нью-Йорк была намного приятней.

Пока Ги был в отъезде, у Розмари нашлось немало дел. Ей надо было оформить заказ на желто-белые обои для детской, купить ванночку, кроватку и стол. Потом написать о новостях домой (она давно уже это откладывала), купить одежду для малыша и что-нибудь для себя; решить, какое объявление дать о рождении, как кормить – грудью или искусственной смесью, и как назвать его или ее: Эндрю, Даглас или Дэвид; Аманда, Дженни или Хоуп.

И еще следовало заняться гимнастикой – утром и вечером – потому что она решила рожать сама. Розмари твердо была в этом уверена, и доктор Сапирштейн полностью ее поддерживал. Они договорились, что стимулирующий укол он сделает в самый последний момент, и то, если она его специально об этом попросит. Лежа на полу, Розмари поднимала ноги вертикально вверх и держала их так, считая до десяти. Она училась быстро и поверхностно дышать, представляя себе тот счастливый момент, когда ребенок выйдет наконец из ее активно помогающего ему тела.

Розмари проводила вечера у Минни и Романа, один раз ходила к Каппам и к Хьюгу и Элизе Дунстан. («Ты еще не наняла няньку? – спросила Элиза. – Об этом давно надо было позаботиться. Сейчас, наверное, уже и не найдешь». Но доктор Сапирштейн, когда на другой день она ему все рассказала, успокоил ее, заявив, что он давно уже договорился с нянькой, которая готова после родов помогать ей сколько угодно. И разве он раньше ей этого не говорил? Это мисс Фицпатрик – одна из самых лучших.)