Евгений Меньшенин - Передвижная детская комната

– Хм, – сказал Ваня, – может, и так. Но мне все равно неприятно. Думаю, если бы я встретил эту хрень в возрасте семидесяти лет, мне было бы по фигу, особенно если бы у меня болели ноги, руки, голова, если бы меня сжирал рак. Мне было бы не так обидно. Но ведь я всего-то пожил… сколько мне? Всего двадцать лет. Я даже облысеть не успел, как мне мама пророчила. И тут такое.

– Но ты не расценивай это как конец. Не думай, что ты на этом заканчиваешь свое существование. Нет. Ничего подобного.

– Но оно сожрет меня, и я умру.

– Нет, ты не умрешь. Ты просто перейдешь из одного состояния в другое. Да, может, ты и потеряешь память, но само сознание твое останется. Просто ты будешь существовать в одном мгновении, для тебя исчезнет время. Останется только настоящее. Ничего другого. Ты не будешь помнить, как ты ушел из этого мира, не будешь страдать, не будешь грустить. И у тебя появятся впереди новые возможности. Твое сознание перейдет в другую форму, может, через тысячу лет, может, через миллион. Но ты этого не заметишь, потому что у тебя не будет памяти. Для тебя вечность покажется мигом. И вполне возможно, что ты станешь началом новой вселенной, новым богом.

– Звучит прикольно, – сказал Ваня, – теперь мне уже не так страшно. Но если бы мне это сказал кто-то другой, не думаю, что я бы успокоился. Так что спасибо тебе, Женя.

Он улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ, потом наклонилась к нему и поцеловала.

– Прощай, – сказала она.

– Пока, – сказал он и вздохнул.

Она сделала шаг назад, и мир снова двинулся.

Женя исчезла. Ее тут и не было.

А в следующий миг ахнула толпа. Полицейские вскинули оружие. Но никто не стрелял. Они опасались попасть в парня.

Снежинки падали с неба, словно пузырьки в сиропе, только наоборот, сверху вниз.

Ваня тонул как положено, вглубь, только глубь эта была не внизу, по всем правилам, а сзади. Она была в той комнате, где обитало чудовище из пещерных глубин неисследованного подземелья Крайнего Севера. Он уплывал от окна. Но одна его рука по-прежнему держала оконную раму, и он повис на ней. Капли крови медленно сползали по его руке, стекали на подоконник. Он не чувствовал боли. Чувствовал только жар по всему телу.

Звуки остального мира все еще не вернулись. Это даже хорошо. Хорошо, что он не слышит сопения и свиста существа.

Он почувствовал, как что-то резко изменилось в его теле. Одна нога – она перестала быть. Он ее не чувствовал. В тот же миг жар в теле иссяк. Будто его источником была пропавшая нога. Может, она пережарилась и совсем сгорела?

Ваня грохнулся, впечатавшись лицом в стену под подоконником. Во рту появился вкус крови и какой-то крупный песок. Его нос врезался в подоконник и завалился набок. Как у того мужика, которому он сегодня врезал. Кровь хлынула и из носа. Ваня сплюнул несколько зубов и нащупал языком провалы в челюсти.

Он упал на пол, выпустил раму и почувствовал острую боль. Но не в носу, в челюсти или в руке. Была еще одна боль, намного сильнее. Она шла из ноги. Это было не тепло, это были острые разряды, иглы, миллионы муравьев, кусающих его плоть.

Он кричал, но голоса своего не слышал. Поэтому он орал, пока не сорвал связки.

Ваня перевернулся на спину. И пожалел об этом.

Он никогда до самого конца жизни не забудет того, что увидел в последнюю секунду своего пребывания в квартире номер пять по улице Лодыгина, дом шестнадцать.

Он увидел ее. Ту самую женщину, потерявшуюся в глубинах пещеры. Она ела его ногу. И он понял, почему она так громко чавкала.

А потом кто-то схватил его. Но на этот раз не монстр.

Кто-то, кто высунулся из окна. И вытащил его оттуда, истекающего кровью, орущего и с выпученными от ужаса глазами.

Сначала он подумал, что умирает. Он видел, как отдаляется от него существо. Он видел, как оно потянулось к нему лапами, отростками, щупальцами. Но они лишь скользнули по его целой ноге. Он видел, как пролетел сквозь оконную раму, как западня, в которой он провел сегодня весь день, убегает от него. Ваня подумал, что он возносится на небо. Он умер, и теперь его ждет рай или ад. Наверное, рай, потому что в жизни он никому вреда не причинил. Не считая обоссанных халатов и пары вирусов, которые он тестировал на соседях по общежитию. Он не знал, включил ли Бог в список смертных грехов айтишные шалости или пока еще не выносил даже законопроекта?

Если я возношусь, то почему я лечу вниз, а не вверх , думал Ваня. Неужели я попаду в ад?

Над ним склонились люди. Кто-то схватился за его ногу. Ваня снова беззвучно заорал. А потом стал называть всех вокруг проклятыми говнюками, потому что они приносят ему боль. Почему нельзя оставить его в покое даже после смерти? Что им от него нужно?

Но они его не слушали. Может, они тоже были глухими, как и он? Может, теперь все люди глухие?

Его куда-то понесли люди в белых халатах. Перед ним появилась белая крыша автомобиля. Он оказался в машине скорой помощи.

Они так торопятся, будто бы я живой , подумал Ваня, а ведь я и правда… живой?!

Один из санитаров достал шприц, наполнил чем-то из пузырька и воткнул Ване в руку.

А вот теперь я отъезжаю, подумал Ваня и снова отправился в забытье. На этот раз в цветное и пузырящееся.

Оставь мне поесть и уходи! Ты слышал меня? Убирайся вон…

Что у нее с рукой? На нее кто-то напал?

Кто-то откусил ей палец…

Он скормил ей собственную дочь…

Маша! Ты в порядке, Маша? Ты слышишь меня?

Я… хочу… домой…

Последний голос был его собственный.

Он открыл глаза и ослеп. Ослеп от девственно чистого потолка. А потом к нему обратился человек в белом халате и маске:

– Как себя чувствуешь?

– Не очень, – ответил он.

И снова провалился в цветной сон.

Он ворвался домой как вихрь.

Хозяйка дала ему запасные ключи, окинув его таким взглядом, что он чуть не воспламенился. Он сообщил ей, что провел эти три недели в больнице, у него было тяжелое состояние, он был в коме. Конечно, это вранье. Но ей знать о том, что его держали взаперти (боялись, что он разнесет инфекцию), было не обязательно. И не потому, что так сказал полковник, а потому, что хозяйка закрыла бы перед Ваней дверь. Но ему нужно было попасть в свою квартиру. Там у него остались кое-какие вещи. Если она их не выкинула.

Но Марь Петровна не выкинула. Она ждала, звонила ему периодически, чтобы напомнить о просрочке, но натыкалась на автоответчик оператора.

– У меня чуть не лопнуло терпение, – сказала она, – ты мог бы и позвонить.

– Я бы и позвонил, – сказал Ваня, задыхаясь после бега, – но там, в коме, сотовый не ловит.

Он обещал занести деньги сегодня же. Взял ключ и убежал.

Он надеялся, что его дома не поджидают парни в масках с автоматами. Никого не было. Но наверняка они уже ехали.