Клеменс Хаусман - Волчица

Шли дни, но суеверные страхи, которые так презирал Свен, не рассеивались. Он был зол и встревожен; он страстно желал, чтобы Белая Шубка появилась вновь и одной своей яркой и благословенной красотой вернула себе расположение домочадцев. Правда, Свен сомневался, что неизбежный холодный прием ускользнет от ее внимания; он также ясно понимал, что Христиан может взбунтоваться, и страшился какой-нибудь неожиданной выходки брата.

Некоторое время разногласия близнецов выливались со стороны Свена в суровое безразличие, со стороны Христиана — в тяжелое подавленное молчание. Христиан не переставал с тревогой наблюдать за братом, испытывая укоры совести и дурные предчувствия. Вдобавок, отчужденность Свена невыносимо тяготила его, а мысли об их жестоком разрыве причиняли ему непрестанные мучения. Старший брат, самодостаточный и высокомерный, едва ли сознавал, как сильно терзала Христиана его враждебность. Подобная глубина и сила привязанности были ему неведомы. Преданное раболепие брата лишь укрепляло его власть, и нынешнее упорное сопротивление Христиана его разуму и воле Свен расценивал как злой умысел, если не откровенное безумие.

Его крайне раздражала постоянная слежка Христиана, чреватая досадными и опасными последствиями. Стремясь усыпить подозрения брата, Свен счел разумным заключить мир. Не было ничего легче: немного доброты, несколько мелких знаков внимания, капелька прежней братской властности — и Христиан откликнулся с благодарной радостью, которая могла бы тронуть Свена, если бы он ее правильно понял, но вместо этого лишь усилила его затаенное презрение к брату.

Уловка оказалась настолько удачной, что в один прекрасный день, ближе к вечеру, когда Свен передал Христиану просьбу срочно прибыть в отдаленную деревню, брат ничуть не заподозрил неладное. Когда же выяснилось, что никто Христиана не вызывал, он преспокойно отправился обратно, предполагая лишь ошибку или недопонимание. И только когда Христиан увидел долину, и усадьбу, и заснеженные холмы вокруг, казавшиеся в ночи серыми, живое воспоминание о том, как он прошел по следам ужаса до самой двери родного дома, пробудило в нем сильный страх, а с ним и смутные подозрения.

Он крепче сжал медвежье копье, служившее ему посохом. Все чувства были настороже, каждый мускул напряжен; возбуждение подстегивало его, осторожность сдерживала, и вместе они направляли его быстрые и бесшумные шаги Он сознавал, что развязка уже близка.

Когда он приблизился к внешним воротам, какая-то легкая тень зашевелилась и исчезла — словно серый снег взметнулся и пришел в движение. Тень потемнее осталась и повернулась лицом к Христиану, и кровь его заледенела в предельном отчаянии.

Перед ним стоял Свен, а исчезнувшая тень, конечно же, была Белой Шубкой.

Они были вместе — стояли совсем рядом. Быть может, Свен сжимал ее в тесных объятиях, и губы их встретились?

Ночь выдалась безлунная, но при свете звезд он разглядел раскрасневшееся и ликующее лицо Свена. Румянец еще не сошел, хотя выражение этого лица быстро изменилось, когда Свен встретился глазами с братом.

«Если Христиан все узнал, — думал Свен, — как справиться с одной из его безумных вспышек? Решительностью? Безразличием?» Не зная, что предпринять, он напустил на себя гордый вид.

— Белая Шубка? — хриплым и задыхающимся голосом спросил Христиан.

— Ну и что?

Интонация Свена подразумевала готовность к самым решительным действиям.

— Ты ее целовал?

Слова Христиана поразили Свена, как прямой удар молнии, ошеломили его своей чистейшей безрассудной смелостью.

Свен покраснел еще сильнее и все же слегка улыбнулся: успех был неоспорим. Если бы между ним и Христианом и в самом деле, как он воображал, существовало соперничество, торжествующая дерзость, написанная на его лице, неминуемо вызвала бы ревнивую ярость.

— Как ты смеешь спрашивать меня об этом?!

— Свен, о, Свен, я должен знать! Да, ты ее целовал!

Нотки отчаяния и муки в его голосе рассердили Свена, но он неверно истолковал их. Ревность, побуждающая к такой самонадеянности, была для него невыносима.

— Сумасшедший глупец! — сказал он, уже не сдерживаясь. — Найди себе женщину и целуй ее. Оставь мою в покое. Та, которую я хочу целовать, никогда не позволит тебе поцеловать себя.

Только теперь Христиан понял.

— Мне… мне! — воскликнул он. — Целовать Белую Шубку — эту смертоносную тварь! Свен, неужто ты ослеп, обезумел? Я спасу тебя от нее! Спасу от оборотня!

Это обвинение, этот подлый и жалкий способ мести, снова привело Свена в бешенство, и он без долгих колебаний, как давеча в горнице, с ожесточением ринулся на брата.

Смутная тень, скользнувшая вдалеке, подсказала Христиану выход, но он не мог последовать за ней, не одолев сперва брата. Пусть так. Христиан настолько отчаялся, что ему было сейчас не до щепетильности. Слава Богу, он был вооружен, а значит, не уступал Свену.

Держа медвежье копье наперевес, он внезапно поднял руки и сильно ударил своего противника древком, свалив Свена на снег. Несравненный бегун мгновенно отпрыгнул в сторону и помчался вслед за убегающей надеждой.

Свен, поднявшись на ноги, был одновременно поражен и разгневан этим необъяснимым бегством. В глубине души он знал, что его брат не был трусом; едва ли Христиан стал бы уклоняться от поединка только потому, что поражение представлялось неизбежным, а жестокое унижение со стороны мстительного победителя — вероятным. Свен прекрасно понимал бесполезность погони: оставалось проглотить обиду и ждать новой возможности поквитаться с Христианом. Поскольку Белая Шубка побежала вправо, а Христиан влево, он и не подумал, что они могут встретиться.

Христиан же преследовал смутную тень, что промелькнула на гребне холма за усадьбой в тот момент, когда Свен бросился на него. Все надежды он возлагал на случай и быстроту своего бега. Если это действительно была Белая Шубка, она направлялась, вероятно, к открытой равнине; возможно, удастся догнать или опередить ее, если рвануться наперерез и совершить опасный и отчаянный прыжок с отвесного утеса. А дальше… что дальше, Христиан не знал.

Все было уже позади — быстрый, яростный бег и грозивший смертью прыжок. Он остановился в лощине, чтобы перевести дух. Затем стал оглядываться по сторонам: появится ли она? не скрылась ли?

Она появилась.

Она двигалась с плавной, скользящей, бесшумной быстротой, и движения ее не походили ни на ходьбу, ни на бег; ее руки были закутаны в меха, и меха туго обтягивали все ее тело; белые полоски меха, падавшие с капюшона, были завязаны узлом под подбородком; глаза устремлены вдаль. Так приближалась она, пока Христиан не остановил ее ровный, размеренный шаг.