Борис Конофальский - Вассал и господин

— Молодец, стерпел, — сказала Агнес, смеясь. И после ткнула пальцами его в лоб, добавила. — А теперь спи.

Глаза книготорговца сразу закатились, а рот открылся. А девушка, вытирая пальцы о перину пошла к выходу.

Дело было сделано. Они со служанкой спустились вниз, и прежде чем уйти Агнес остановилась, и стала брать книги со столов. Смотрела на них и те, что ей нравились, предавала Уте. Та принимала книги и лампой освещала другие, которые Агнес еще не смотрела. Так они выбрали четыре больших и тяжелых книги. Нужных среди них не было, то были романы куртуазные, но от скуки и их почитать было можно.

А уж после этого они и вышли из лавки, переступив на пороге через спящую бабу. Прикрыли дверь, и ушли в ночь обе довольные. Одна от того, что много узнала нужного, а другая оттого, что первая довольна.

Агнес шла, глядела на суетящихся у помоек крыс и повторяла имя, которое только что узнала:

«Игнаас ван Боттерен из Брэды. Игнаас ван Боттерен».

Так и дошли они до кареты, Игнатий помог ей сесть в нее и поехали кое-как по темноте в гостиницу, спать.

Завтрак у Агнес был, когда у других обед бывает. А потом позвала она управляющего Вацлава считаться. Тот шельмец кланялся и лебезил, а насчитал два талера с лишним, вор. Это за две ночи-то! За дуру ее держал, не иначе. При этом и Ута была, и Игнатий были. Но девушка спорить с ним не стала, улыбалась только. Деньги достала, перед носом его повертела, по щеке бритой похлопала и заболтала его умеючи, денег ему так не отдав. А Вацлав кланялся, улыбался думая, что провел простушку и хорошую лишку взял с нее. Внизу, уже у кареты, Игнатий, когда нес ее вещи, сказал о ей восхищенно:

— Как с малыми детьми вы с дураками этими.

Польстило ей это. Вроде холоп ее похвалил, а все одно — польстило. Ута теперь и слова лишнего не говорила, пока не прикажут ей, поэтому слова Игнатия в сердце ей запали. Ехала она по городу и цвела. Даже книги не трогала, что рядом лежали, просто в окно кареты смотрела.

А на главной площади, у ратуши вроде, торговля тут воспрещена, но людно было. Да все люди богатые. Дела обсуждали прямо на улице. У стены ратуши, под навесами от солнца, полдюжины менял свои банки расставили. Деньги столбиками мелкие на банках стоят. Сидят менялы, клиентов ждут, от жары изнемогают, платками обмахиваются. Они все одеты богато, в шелках да мехах, хоть, день и теплый. Кое-кому из них лакеи обед прямо сюда принесли из трактиров, время-то обеденное. Агнес поглядела на них и крикнула кучеру.

— К менялам вези меня.

Надумала она перед отъездом из города взять денег у менялы какого-нибудь. Такую она в себе силу чувствовала после ночи прошедшей, что без лишних денег из этого богатого города ехать не хотела. Решила поживиться напоследок. Чего ж деньги упускать.

Игнатий карету остановил прямо в двадцати шагах от входа в ратушу. Ближе не подъехать. Все менялы, даже те, что обедали, повыскакивали, к карете подходили, наперебой услуги свои ей предлагали.

Но она поняла, что так ей неудобно дело будет делать и отогнав их от кареты, сама к ним вышла. Выбрала того, что шумел больше всех. Меняла был крупен, толст и голосист. В шубе новой и большом берете был. Остальные разочарованно возвращались к своим обедам и разговорам.

— Госпожа, дам вам цену лучшую, — обещал большой меняла, вытирая лицо платком и возвращаясь к своей банке, туда же ее жестом приглашая.

— И сколько дашь? — спросила она, говоря ему «ты» умышленно, чтобы знал, что не ровня он ей. И при этом достала из кошеля все тот же гульден и покрутила у него его перед носом.

А меняла свое дело знал, прищурился, глядя на золото, и сказал:

— Дозвольте в руку взять, вес понять, тогда скажу.

Нет, не так она все себе думала, но делать было нечего, дала ему монету в руку. А сама пальцами у него пред глазами провела, плавно с лева на право, словно муху отогнала.

Они шли к его банке, а меняла монету на ладони взвешивал на ходу и говорил:

— Шестнадцать талеров земли Ребнерее и еще двадцать крейцеров серебром дам за ваш гульден.

Она тут же гульден из руки у него выхватила проворно и обиженно сказала:

— Обмануть желаешь? Тридцать крейцеров давай.

И снова ручкой машет, словно муху отгоняет. Прямо перед носом у него.

— Будь, по-вашему, — сразу говорит меняла глазами моргая, и щурясь словно в глаза песок ему попал.

— Отсчитывай, — повелевает Агнес, а монету все перед ним вертит, чтобы он ее видел.

Меняла быстро деньги достал, в одно мгновение, даже не глядя на них, отсчитал столько сколько нужно, пальцами их зная, и протянул серебро Агнес. Дева деньги сгребла, не считая, бросила их в кошель, а гульден протянула к ладони менялы, который ждал его. Да только не положила она его в руку, а лишь коснулась золотом ладони и тут же отняла его.

И тут же выговаривает ему высокомерно:

— Думаю, обманул ты меня, но то пусть на совести твоей будет.

— Госпожа, — возмутился тот, — как же обманул, цену дал я вам отличную!

Она повернулась и пошла, его не слушая больше, а он следом пошел и все говорил и говорил:

— Отличную цену дал, никто другой вам такой цены не даст. Гульден ваш не нов, от прежнего веса не все осталось. А я не поскупился. Не считайте меня мошенником. Поглядите, золото ваше стерлось от старости…

И тут он ладонь свою поднял, чтобы убедиться в словах своих, чтобы еще раз посмотреть монету… А монеты в руке и нет! Глаза его непонимающие круглы стали от удивления. Ничего он не понимает. Идет, губами шевелит, словно считает он что-то. Шепчет о чем-то.

А Агнес идет к карете, его не слушает. Шаг ускорила.

А он следом удивленный спешит и говорит:

— Позвольте, молодая госпожа, а где же деньги ваши?

А она молчит, лица к нему не воротит, к карете спешит, до нее уже немного осталось. Игнатий уже с козел спрыгнул, дверь ей распахивает и ждет, а меняла тут и заорал, указывая на Агнес перстом:

— Так то наваждение! То обман! Ведьмин промысел! Так вы ведьма!

Уж в этом городе люди про ведьм наслышаны были, уж в Хоккенхайме про ведьм знали. И меняла тоже знал.

Поэтому орал он так, что все, кто на площади были, разговоры прекратили, к ним повернулись. И некоторые поближе подойти решились.

— Ведьма! — продолжал орать меняла, все еще тыча в ее сторону пальцем.

Агнес дышала тяжело, видела, как все смотрят на нее. По ногам девушки страх оковами пополз. Но она с духом собралась, лицо к нему повернула: а оно черно как туча, и глаза на нем горят алым. И зашипела ему по-кошачьи в его круглю морду:

— Пшел пес, не тронь меня. Прокляну, так язвами изойдешь.

И отшатнулся меняла огромный от девочки маленькой и хрупкой, отшатнулся, словно дьявола увидал. Но орать не перестал, еще громче заорал: