Гай Эндор - Парижский оборотень

— Вы верите в это? — спросил доктор.

— Церковь говорит, что сие есть происки лукавого, хотя подобные явления описаны в житиях святых. В любом случае, я бы предпочел увидеть это своими глазами.

— Хорошо, — согласился доктор Дюма. — Все именно так. Но мы-то с вами тоже обсуждаем явление, которое никто не видел своими глазами. И вы не видели!

— Верно, волка мне увидеть не довелось. Но у меня имеется сколько угодно доказательств. К примеру, у меня есть, точнее была, серебряная пуля, которую выпустил в волка наш деревенский лесничий, после чего я извлек ее из ноги племянника. Я видел, что Бертран творил. Знал про его сны. Собственными глазами смотрел на оставленные им отпечатки лап — и не я один. Слышал его дыхание и фырканье.

Есть и более необычные вещи. Хотите, расскажу об одной из них? Стоит ему сорвать с себя одежду, когда он ощущает, что вот-вот перевоплотится, он чувствует непреодолимое стремление помочиться. Он сам поведал мне об этом. Посему я вас спрашиваю: неужто мой больной ликантроп читал Петрония и иные, менее распространенные источники, из которых узнал об этой общей для вервольфов черте, предшествующей метаморфозе, и откуда появилось его желание соблюдать описанный иными людьми порядок? Чепуха получается.

— Я не совсем понимаю, к чему вы ведете, месье. Не отрицаю, делюзия и ее симптомы присутствуют у всех жертв заболевания. Даже не так: симптомы у всех одинаковые. Если мочеиспускание считать одним из них, то, конечно, все больные будут мочиться, как тряслись бы в лихорадке, будь у них дизентерия. Сам же акт мочеиспускания легко объясняется тем, что обнажившийся человек сразу начинает мерзнуть. Понижение температуры естественным образом приводит к желанию организма избавиться от излишнего количества жидкости, какое требовалось бы в тепле. Это сродни внезапной конденсации паров в атмосфере, приводящей к выпадению осадков.

— А почему бы не свести это к внезапному стремлению избавиться от излишка жидкости по причине того, что в волке ее вообще меньше? Господи, доктор, вы полагаете, что я двадцать лет прожил бок о бок с этим созданием и не рассмотрел каждую мелочь со всех сторон? Десятилетия не хватит, чтобы вкратце пересказать всю историю происхождения и таинственной природы сего существа. Я, как и вы, всей душой противился фактам. Я по натуре недоверчив.

— Приму это утверждение, не требуя доказательств. Только я никак не возьму в толк, что именно могло вас столь сильно изменить. С чего вы вдруг решили, что он действительно превращается в волка? Это абсурдно per se! [160] Само по себе ( лат .)

— Решил по определенным причинам. Многим, иногда малоприметным, но все вместе они слились в неопровержимое доказательство, заставившее меня изменить точку зрения. Взять хотя бы его появление на свет в канун Рождества.

— Не сомневаюсь, статистические данные покажут, что тысячи людей, рожденных в этот день, ничем не отличаются от остального человечества, — охотно подхватил мысль Дюма. — Может, еще и к астрологии прибегнете?

— Пока нет, — ответил Эмар. — Но наука до сих пор не в силах объяснить множество особенностей человеческой личности и эмоций.

— Так вы желаете установить границы для науки? — возмутился Дюма. — Человек состоит из химических элементов, и когда-нибудь ученые выведут химическую формулу любви!

— Вздор! — огрызнулся Галье. — Человек — это союз духа и материи. Скажите, что именно покидает тело в тот миг, когда человек находится между жизнью и смертью? Неужто химический элемент?

— Нет, но химия тела при этом изменяется.

— Ха, ха! Здесь мы сталкиваемся с существенным изменением формы.

— Что вы имеете в виду?

— То, что переход человеческой формы в волчью недалеко ушел от изменений при переходе из жизни в смерть.

— Месье, это пустая риторика!

— Вам нечего больше ответить? Не можете привести научные доказательства?

— Приятель, — взревел Дюма, — подумайте, что вы несете: человек может превратиться в волка! В волка, поймите, в животное без потовых желез, чьи кости и зубы, то есть твердые тела, построены совершенно по-другому, как и каждая клеточка, каждый волосок и нерв…

— Почему не может? — сказал Галье и взмахнул бокалом. — Разве подобных перемен нет в природе? Вы никогда не видели, как вода превращается в лед?

— Ох, хватит уже.

— Вам не доводилось наблюдать, как два газа неожиданно преобразуются в снежную взвесь?

— Да, но…

— А как гусеница становится прекрасной бабочкой?

— Да, но на это требуется целый месяц.

— Неужели время тут имеет значение? И разве его бесконечность неделима? Если колесо способно вращаться один раз в год, неужели не сможет оно совершить миллион оборотов в секунду? Жизнь некоторых созданий длится мгновение, тогда как другие живут и по сотне лет.

— Тут я с вами спорить не буду, — медленно произнес Дюма, — однако вы упомянули бабочку. Вы когда-нибудь видели, как она опять превращается в гусеницу?

— Нет, но если, как вы сказали, жизнь — это химическая реакция, то имеются ли у нас доказательства, что эта реакция необратима?

— Нет, — протянул доктор, начиная вспоминать правила профессиональной осторожности. Никогда не стоит спорить с пациентом. Он принялся медленно менять позицию, постепенно начиная соглашаться с Эмаром.

— А еще у него сросшиеся брови, — настаивал Галье.

— Да, я заметил, но принял это за признак наследственного сифилиса.

— Это не сифилис, — сказал Эмар. — А его ногти?

— В этом точно ничего необычного нет.

— Зубы плотно пригнаны друг к другу и даже заходят один на другой.

— Есть такое, но строение челюстей человека весьма разнообразно.

— А волосатые ладони?

— Вот это и вправду странно.

— Однако не должно нас удивлять, если посмотреть не на каждый признак отдельно, но на все вместе. Кажется, что из него то тут, то там проглядывает зверь. Хотя убедительнее всего не внешность, а его поведение.

— Хм, знаете, месье Галье, вы говорите невероятно интересные вещи. Ваша теория необъяснимых проявлений темной и выходящей за грани психологии обладает размахом и новизной. Вторжение, полное или частичное, низших форм жизни в человека. Однако, пусть ваши идеи и выглядят весьма привлекательными, я не моту безоговорочно согласиться с вашими выводами. Но я намерен изучить этот вопрос.

С этой минуты диалог начал принимать все более и более односторонний характер и все больше льстил Эмару. Наконец он, оставив всякие сомнения в том, что лечебница доктора Дюма является идеальным местом для Бертрана, собрался уходить. Однако же, он вдруг слегка испугался за самого врача.

— Надеюсь, доктор Дюма, у вас получится излечить его, но хочу дать вам маленький дружеский совет. Будьте осторожны. Он опасный преступник. Не теряйте бдительности. Если захотите к нему подойти, не забудьте перекреститься.